- Ладно, там разберемся, - сказал Вася и приказал мне строго: - Веди его в лагерь. Только поосторожней, что-то не больно мне нравится его рыжая нахальная морда.
А унтер улыбался во весь рот и приветливо мне подмигивал. Чего он радовался? Может, в самом деле, он ждал этого дня?
Когда мы двинулись к лагерю, я велел ему положить руки на затылок и идти, не оборачиваясь назад. Немец шел спокойно. В двух шагах от него шел я, держа свой автомат наизготовку.
Мой пленный был плечист и выше меня на целую голову, а на согнутых руках обозначились крепкие бицепсы. «Силен», - подумал я.
Когда лес сменился кустарником, нам пришлось идти через болотистую лужайку. Я уже забыл ту тропинку, по которой мы шли час назад, и приказал унтеру идти прямо. До лагеря было уже недалеко. Под нашими ногами зачавкала болотная жижа. Немец нагнулся, и его руки расцепились. Я разрешил ему отпустить их. Вскоре его ноги увязли по колено. Я сделал шаг в сторону и завяз в жидком болотном месиве выше колен. Немец обернулся и, улыбаясь, протянул мне свою здоровенную лапу:
- Камерад!
- Прочь руки вверх! - приказал я ему и, выбираясь из болота, на некоторое время опустил ствол своего ППШ. Все, что произошло потом, было стремительно и трудно воспроизводилось в деталях. Сильный удар ногой мне в грудь, невыносимая боль, автоматная очередь, которую я успел дать, падая на спину.
Через некоторое время я стоял перед начальником штаба бригады. Лицо его, как всегда, было строго, а глаза, Слегка прищуренные, холодно поблескивали.
- Во-первых, кто вам разрешил участвовать в прочесывании леса? Вы радист. А потом, что это за самоуправство - убить пленного немца. Тоже мне, герой! - Его губы скривились в презрительную гримасу.
Кровь бросилась мне в голову. Я рванул на груди гимнастерку и показал ему багровый след кованого солдатского сапога.
Начальник штаба приказал мне дать подробное объяснение случившегося и, выслушав, сказал, заметно смягчившись:
- Покажитесь врачу! А потом, поскольку вы знаете немецкий, займитесь пленными.
И я начал работу с военнопленными. У нас их было довольно много, и требовалось всех их передать тыловым службам наступающих войск.
Целыми днями крутился я среди серо-зеленой массы пленных гитлеровцев. Командовал, кричал, объяснял, допрашивал, ругался, выслушивал всевозможные заявления и объяснения, и когда поздно вечером ложился спать, в ушах звучала немецкая речь.
Трудно было навести порядок в тысячной массе пленных из самых разных частей.
