И в этом случае стремление Януша Корчака предотвратить казнь этих детей было вполне понятно, разумно и рационально. Это был хороший и правильный поступок, а не плохой, как учили Яна в школе.
И почему Януш Корчак пошел вместе с детьми на казнь, хотя вполне мог ее избежать? Ведь его гибель не помогла предотвратить казнь детей, она вообще не могла ничего изменить. Он просто пошел добровольно и принял казнь вместе с этими детьми. Это казалось совершенно бессмысленным поступком, но Ян понимал, что смысл был, и что поняв этот смысл, он одновременно поймет что-то очень-очень важное.
Он вдруг испытал прилив гордости оттого, что носит то же самое имя, что и этот человек.
Запищал сигнал интеркома, и на настенном экране появился Дабл Ви.
— Вы нужны мне, здесь, Корчак, в вашем… в бывшем вашем пятом управлении. Сейчас за вами заедет фельдъегерь. По дороге он завезет вас в ателье, где вы получите форму. Вы должны быть здесь в официальном форменном мундире.
Из зеркала на него смотрел строгий красивый офицер, совершенно непохожий на прежнего Яна Корчака. Мундир был такой-же, красно-зеленый, как у того капитана, что вчера разговаривал с Дабл Ви по Интеркому. И даже были погоны. Ян не стал спрашивать у фельдъегеря, что они означают, решил, что это выглядело бы странно. Потом узнается, само собой.
— Сидит тютелька в тютельку, — заметил фельдъегерь, — это они умеют, размеры, небось, из вашей медкарты брали.
Дабл Ви ждал их в приемной пятого управления и с ним был еще один человек, увидев которого Корчак едва не впал в ступор. Это был Такэда Сокаку III — юрист-ревизор регионального управления, самый страшный человек, с которым можно было столкнуться в жизни. От него зависели судьбы всех. Одним росчерком пера он мог отправить любого человека на казнь или наоборот, вернуть к жизни. Он не входил ни в какую административную структуру, у него не было подчиненных и, может быть даже — начальников.
Он — толковал законы и инструкции.
Любое непонятное место, любые сомнения в формулировке, любые неоднозначные выводы, которые можно было сделать из того или иного пункта закона решались только на основании мнения этого человека.
Юрист-ревизор был единственной «высокой персоной», к которому мог напрямую воззвать любой лагерный работник и даже штрафник. Достаточно было просто вслух провозгласить формулу: «Слово и Дело Государственное!», как об этом случае в обязательном порядке ставился в известность Такэда. Но если Такэда считал, что дело, по которому его побеспокоили недостаточно серьезное и важное, то провозгласившего «Слово и дело» могли сурово наказать. Поэтому в Лагерях прибегали к «Слову и Делу» крайне редко.
