Капитан Холл выбрался из-под обломков и, подойдя ко мне, сообщил, что на аэродроме нашего прежнего базирования осталась ещё одна машина, которую необходимо перегнать. Мне было приказано взять автомобиль, вернуться в Вильнёв, и, убедившись, что самолет в хорошем состоянии, на следующий день прилететь обратно.
В соответствии с приказанием, я занялся приготовлениями. Поздно вечером мы отправились в путь. Незадолго до полуночи мы оказались в деревне южнее города Шалон (Chlons) на Марне (Marne). Неожиданно мы заметили, что по улицам бегают возбужденные люди и в свете фар было видно, что они ополоумели от ужаса. Я остановил машину и, когда пожилой мужчина подбежал ко мне, поинтересовался, что происходит.
"Впереди боши!" - ответил он, указывая рукой в темноту. "Пожалуйста, мсье, включите фары".
Я зажег огни и на мгновение замер, наблюдая за несчастными, метавшимися в поисках укрытия. Старые женщины, со спинами, согбенными годами и тяжким трудом, беспорядочно носились по улице. Маленькие дети вцепились в их юбки. Они не знали куда бежать, и многие люди метались туда и обратно навстречу друг другу. Их единственным желанием было выскочить из постелей, где, как им казалось, их настигнут бомбы немецких аэропланов. По правде говоря, им следовало оставаться там, как в самом безопасном месте.
Мы проехали деревню и выбрались на возвышенность, откуда можно было наблюдать, как в нескольких милях впереди над Шалоном рвутся зенитные снаряды. Множество прожекторов обшаривало небо жёлтыми пальцами, пытаясь нащупать тропу, по которой двигались вражеские аэропланы. Почти час мы простояли на холме, наблюдая за зрелищем с тем пристальным вниманием, с каким смотрят оперу. Внезапно огни погасли, а звуки разрывов стихли. С сожалением мы взобрались обратно в машину и продолжили наше путешествие. Шоу завершилось!
Той ночью нам потребовался час, чтобы разбудить хозяйку лучшей гостиницы в Шалоне. Когда мы наконец нашли ночной звонок и давили в него указательным пальцем, пока едва не разрядили электрическую батарею, появилась добрая женщина в неглиже и предложила нам войти. Она принесла самые искренние извинения, когда обнаружила, что мы вовсе не немцы, а американцы - её милые американцы, как она нас назвала. Вскоре нас уложили в лучшие постели и укрыли горой стеганых пуховых одеял, возвышавшейся чуть ли не до потолка низенькой комнаты.
Утром мы добрались до старого аэродрома и нашли там последний из "Ньюпоров". После получасовой проверки я нашёл его в полном порядке и взобрался на борт маленького самолета, помахав на прощание двоим механикам. Через тирдцать минут я был над аэродромом Эпье, преодолев тот же путь, на который прошлой ночью в машине мы потратили четыре с половиной часа.
