– Это, – сказала она, – шоколад чили. Фирменное блюдо нашего дома. Что ты об этом думаешь?
Я не ответила. Но в уголках глаз вдруг начала скапливаться непонятная влага.
Я думала, что больше никогда не почувствую такого жара в горле. Я думала, что утратила своё пламя навсегда.
Марина подождала немного, потом кивнула, будто удовлетворённая моим ответом.
– Хорошо, – сказала она. – Допей до конца, но поторапливайся! Этот лентяй и олух Эрик даже не закончил перемалывать какао-бобы на сегодня! Хорошо, что ты перекусила, потому что тебя ждёт много работы, и поверь мне: чтобы справиться с ней, тебе потребуются все твои силы.
От этих слов мои губы расплылись в улыбке, и вот с этим я уже ничего поделать не могла.
Я сгорала от нетерпения.
После недели службы подмастерьем у Марины мои слабые человеческие руки стали невероятно крепкими. Я и не думала, что они могут такими быть. Каждый вечер, когда я сворачивалась клубочком около очага, засыпая на теплом кухонном полу, мои мышцы ныли от усталости, и я вертелась с боку на бок на одеялах и своей чешуйчатой ткани, стараясь облегчить боль.
Но каждую ночь, когда меня окружал пар от вечно поджаривающихся бобов какао, я закрывала глаза и представляла, что это дымное дыхание моих родных проплывает у меня над головой. Что это оно держит меня в тепле и безопасности, в моём новом, наполненном шоколадом доме. Иногда из глаз начинала капать влага, когда я вспоминала, как засыпала рядом с мамой и Яшмой, как их, такие родные чешуйчатые туловища сворачивались в клубочки рядом с моим. Иногда было достаточно просто представить их надёжное горячее дыхание на моей коже.
Шоколад наполнял мои сны, даже когда мне снилась моя семья. Иногда во сне вместе с Яшмой я ныряла за драгоценностями в нашу сокровищницу, чтобы посмотреть, кто первым наберёт их больше, но вместе с золотом и самоцветами находила горы сырых коричневых зёрен какао, в тридцать раз выше тех куч, что я каждый день крошила и раскатывала в жидкую пасту в кухне «Шоколадного сердца».
Временами мне снилось, как я лежу, свернувшись, и греюсь рядом с огромной золотисто-голубой спиной мамы. Она говорит со мной, и её твердые чешуйки вздымаются и опускаются прямо перед моей мордой. Однако вместо маминого голоса раздавался голос Марины, который повторял мне наставления, заученные мной несколько дней назад: «Перемалываешь зёрна до тех пор, пока они не превратятся в пасту, а потом продолжаешь просто раскатывать изо всех сил, пока не останется ни одной неровности, шероховатости или шершавости, ни одного комочка. В этом шоколадном доме нельзя останавливаться, пока не достигнешь совершенства».
