Он схватил усача за рукав, но тот аккуратно и решительно высвободился, прислонился к столбику крыльца.
— Нет уж. Мне подойдет бурильщиком…
— Если нравится, отлично! Ко мне и пойдете…
В это время открылось окно, и Зубаирова попросили зайти. «Я сейчас», — сказал мастер, входя в контору.
— Ты бы, товарищ Зубаиров, подумал, прежде чем взять этого человека, — сказал начальник отдела кадров. — Подозрительный тип… Биография…
— В тюрьме, что ли, побывал?
— Хуже! — проговорил начальник отдела свистящим шепотом.
— Ну что, что?
— Не будь ребенком, товарищ Зубаиров, — зашипел еще сильнее кадровик. — Ты лучше зайди к Ивану Андреевичу…
«Подозрительный тип», оказывается, уже побывал, у директора, и Никитин сразу понял, о ком речь:
— Был он у меня. Да, поговорили, познакомились. Посмотрел я его документы, — спокойно заговорил директор. — В принципе я не против. Нам нужны, очень нужны сейчас такие люди. Только… Почему же он не стал работать в Баку, где жил и учился? Почему не остался в Башкирии? Наконец, почему, имея специальное образование, работал у куйбышевских нефтяников грузчиком? Вот что меня беспокоит! — Иван Андреевич стал барабанить по столу карандашом, который до этого вертел пальцами. — И статья «сорок седьмая» значится. Понимаешь — нарушение трудовой дисциплины…
Уходя от директора, Зубаиров был уже уверен, что не примет того человека. С первого же взгляда понял это и усач, который стоял во дворе, на солнцепеке. Нет, тому-то все было понятно с самого начала. Секретарь послала к начальнику отдела кадров, тот направил к директору, а директор не сумел определенно ничего сказать, велел дожидаться Зубаирова. Известно, Зубаиров тоже сейчас найдет какую-либо причину…
— Ясно, мастер! — сказал усатый, почти неуловимой презрительной интонацией задевая самолюбие Зубаирова. — Ничего хорошего обо мне вы не узнали…
— Да, не узнал! — признался Зубаиров. — Документы у вас не совсем чистые.
— Если бы они были чистыми, — он в упор разглядывал молодого инженера, — я бы и просить вас не стал.
И как-то сразу сник. Увидев усталое лицо, угадав какую-то глубокую, скрытую муку, снедающую этого человека, Зубаиров не решился тут же оборвать разговор, почему-то не уходил. И усач, будто еще надеясь на что-то, смотрел выжидательно и настороженно.
— Что же мне делать? — проговорил он злым голосом, в котором однако слышалась растерянность. — На войне фашисты не сумели убить… И сейчас никто не убивает. Самому попробовать, что ли? Ну, скажи, пожалуйста, что мне делать?
