Непонятно, как затесался в компанию «ученых» Фархутдин. Уговорам товарищей не поддается — на книги у него твердый взгляд. Он считает, что в условиях разведки учеба — самообман и халтура. И то ли от зависти к «ученым», то ли от характера своего легковатого ведет оживленную агитацию вообще против книг. Особенно разворачивается Фархутдин в серые дождливые дни, когда не выйдешь из палатки и от его крапивного языка никуда не денешься. Вот он сидит на кровати, обняв колени, и точит:
— Ну ладно, пусть Тин-Тиныч читает, размышляет, пишет. У него голова соображает, он знает по-русски и даже стихи сочиняет. И если не бросит книги и писанину, если у него хватит терпенья — из него все же получится, хотя и паршивенький, но мастер.
Фархутдин косит глазом в сторону Назипа.
— Пусть занимается и этот. Допустим, у него еще не все потеряно. Кто знает, пройдут годы, и его, как грамотного человека, повысят на разряд, сделают помощником бурильщика…
После этого Фархутдин поворачивается к Сапарбаю, который растянулся на койке и листает какой-то журнал.
— А ты-то, ты! Зачем ты читаешь? Кем думаешь стать? Как известно, чтение ума не прибавляет. Поэтому…
— Отстань, собачья колючка!
Фархутдин снисходительно хмыкает и прислушивается к Миргазияну, который что-то шепчет над учебником, словно молитву творит.
— Ладно! Пусть Сапарбай читает. Он — сирота, образования не мог получить. А ты, мякинная голова, зачем учишься? Или тоже хочешь быть мастером?
— Слушай, Фархуша! Вон там мои носки лежат, видишь?
— Ну вижу, а что?
— Возьми их и заткни себе рот.
— Грубияны вы все, — вздыхает Фархутдин и сам берет в руки старый истрепанный журнал, начинает лениво его перелистывать. На несколько минут в палатке устанавливается тишина, однако Фархутдину неймется. Отложив в сторону журнал, он придвигается к Валентину.
— Значит, Тин-Тиныч, ты говоришь, что будешь мастером, как Зубаиров?
— Да ничего я такого не говорю!
— Цель похвальная, слов нет, — продолжает Фархутдин. — Но ведь знаешь, брат, Зубаиров свои знания получил не в палатке! Он после десятилетки еще пять годочков обучался в семиэтажной каменной школе…
— Клянусь, Фархутдин, сейчас я тебя вытурю из палатки!
Фархутдин побаивается Тин-Тиныча и покорно уходит сам. Как обычно, направляется он к «артистам», то есть в палатку третьей вахты. Там любят шум и музыку, Сам Сергей Саакян — ух и здорово! — и аккордами, и одной струной играет на гитаре, а то начнет её драть всей пятерней или перевернет и пальцами, пальцами, как в бубен! Верховой Габбас сносно пиликает на гармошке, помбур Михаил Кубрак — парень с голосом и слухом, Здесь только один Мутгарай ничего не умеет такого, сидит как пень, посапывает, а глаза его где-то далеко.
