Собственно, если бы он немного подумал, прежде чем предпринять эту вылазку, с ним бы ничего подобного не случилось. Его занесло в самое сердце Европы, в центр старой, устоявшейся, добропорядочной цивилизации, где все было раз и навсегда спланировано и разграничено. Каждый клочок земли, каждый камень в этих краях кому-то принадлежал, и ни одна песчинка, ни один булыжник не оставались неучтенными и неиспользованными. Для пеших прогулок здесь существовали специально отведенные, действительно очень красивые места. В эти места следовало приезжать на автомобиле, покупать входные билеты, а после гулять сколько душе угодно. Учитывая карликовые размеры страны, это было правильно и, наверное, необходимо, но Юрия от такого благоустройства брала тоска. Ему просто хотелось домой. Ему хотелось домой, когда он, вжавшись в засыпанное горелым кирпичом мерзлое дно воронки, пережидал в Грозном налет своей же артиллерии; ему хотелось домой, когда он наливался виски с чернокожим барменом Джорджем на золотом песчаном пляже маленького островка в Карибском море; и здесь, в добропорядочной, законопослушной Бельгии, его тоже тянуло домой, в Москву.
Стоя на крылечке, лениво покуривая и неторопливо обозревая знакомые до отвращения окрестности, Юрий вдруг представил, что вот эта самая улица вместо аккуратных двух- и трехэтажных домишек под черепичными крышами застроена облезлыми бетонными коробками хрущевских пятиэтажек. Картинка получилась унылая и даже мерзопакостная, но при этом до боли родная. Филатов усмехнулся. Ему вдруг вспомнилось, что в советские времена, особенно при Брежневе, известных диссидентов высылали из страны на Запад. По слухам, им даже выбор предлагали: на запад или на восток, в Европу или в Сибирь. В ту пору, да и много позже, уже повзрослев, Юрий никак не мог взять в толк, что это за наказание такое — выслать человека из нищей России в богатую Европу, где его к тому же ждут с распростертыми объятиями? Тогда не понимал, а теперь вдруг понял: да, наказание, да еще какое! Особенно если учесть, что настоящие диссиденты, как правило, были живы в первую очередь духом и только во вторую — брюхом…
Юрий спустился с крыльца, выбросил в урну окурок и решительно повернул направо, в сторону Льежа, до которого отсюда было километров двадцать. Чтобы совершить это простенькое действие, Юрию пришлось сделать над собой усилие; ему немедленно вспомнился пресловутый Буриданов осел, околевший от голода между двумя стогами сена только потому, что не сумел выбрать, с какого начать.
