Где ты? [=Из Парижа] | страница 31

«Où es-tu?». «Где ты?».

И этот вопрос, как бы, летел над улицами. Через весь город. И иногда буквы были на домах, иногда на мостовых, иногда на деревьях… Но чаще всего они были в небе. И солнце медленно садилось, и был такой теплый день в середине мая… И мне это очень понравилось. Я долго на это смотрел, на эту запись, пока Саша не сказала, что хочет домой.

Пауза.

Когда я сам выпадал из окна, полтора года спустя, — стояла осень и погода была такая, — не то, чтобы очень плохая, но и не особо хорошая. Обычный такой день в конце октября. И я помню, что в этот момент я уже не думал про Терезу из Колумбии. Про мою последнюю любовь, из-за которой я, ну, пошел на этот шаг… Вместо этого, я думал про ту песню и про тот вопрос, летящий над городом. Я думал, — жаль, что нет у меня брата, который позвонит на радио и попросит поставить для меня такую вот песню … Или брата, который наклеит так буквы на стекло вагона… Для меня… Ну, или не брата, а кого-нибудь другого… человека. Только вот… Если бы этот кто-то был, если бы он был, и если бы он смог сделать такое. Для меня… Тогда ничего этого уже и не надо было бы… делать. Понимаете? Просто пошли бы с ним куда-нибудь, неважно куда, — может, просто блинов поесть на Севастопольском бульваре… Хватило бы, чтобы, ну… быть дальше.

Чтобы быть дальше, да…

Саша. Я вернулась в Россию в июне 2005-го. Решение я приняла резко. За один вечер. Я тогда работала в «Индиане Текс-Мекс» возле Северного Вокзала. Был конец апреля. У меня была вечерняя смена. Я опоздала на полторы минуты. Реально, на полторы минуты. Этьен, наш администратор, устроил мне за это разнос. Я приготовилась ругаться в ответ… Короче, обычный вечер, привычное дело. И тут вдруг что-то на меня находит… И я начинаю рыдать. Я начинаю рыдать в шесть ноль две — и до двух часов ночи, до самого последнего клиента, я не перестаю это делать… Я выревела все, что во мне копилось все мои четыре французских года. Все четыре года я веревела за один вечер! И они ничего не могли со мной сделать. Они не могли отправить меня домой. В тот день им просто некем было меня закрыть. Все болели, все были заняты, и я продолжала рыдать и работать. Вы не представляете, сколько мне в тот вечер дали чаевых. Французы. Не англосаксы… Французы! С которыми, максимум, пятнадцать еле наскребаешь… А тут — сто пятьдесят евро. За слезы мои. По пять, по десять, по двадцать мне давали. И я их собираю и рыдаю. Благодарю всех и рыдаю… Потом взяла такси, приехала домой и сразу заснула, просто отрубилась… Утром просыпаюсь. Солнце в окно светит. Птицы поют. Не утро, а сказка. Тут я все и вспоминаю. И спокойно так себе говорю: «Все, Саша. Пора сваливать». И такой, знаете, камень с души, ооооп!