Как скажет позднее великий мыслитель эпохи «постмодерна» Ницше, изучением которого мы займемся в следующей главе, эта страсть к «великим замыслам», которые якобы несоизмеримо выше индивида и даже самой жизни, возможно, всего лишь очередная хитрость религии, которую мы так стремились преодолеть.
Тем не менее под покровом всех этих отчаянных и порой бесплодных усилий шла революция огромного масштаба. Ведь все эти ложные религии, при их кажущейся или реальной безосновательности, способствовали секуляризации и гуманизации мира. В отсутствие космических или религиозных оснований человечество начало приобретать до такой степени священный характер, что и само, в свою очередь, достигло статуса трансцендентного основания. И в этом процессе, в сущности, не было ничего необычного: в конце концов, никто не станет отрицать, что все человечество в его совокупности стоит выше составляющих его индивидов и что всеобщий интерес должен превалировать над интересами отдельной личности.
Вот, без сомнения, причина, по которой этим новым учениям о спасении без Бога и космического порядка удалось убедить такое количество людей.
Но помимо этих доселе невиданных форм религиозности, философии Нового времени также удалось найти другой, куда более глубокий путь к решению вопроса о спасении.
Я бы не хотел сейчас детально развивать содержание этого нового гуманистического подхода. Об этом пойдет речь в следующей главе, посвященной современной мысли и философии Ницше.
А сейчас скажу лишь несколько слов, чтобы ты не пришел к выводу, будто мысль Нового времени свелась к смертоносной банальности коммунизма, сциентизма или национализма.
Кант, следуя в этом за Руссо, первым выводит фундаментальную идею о «расширенном мышлении» как смысле человеческой жизни. Для него расширенное мышление — это полная противоположность ограниченного мышления, это мышление, которому удается вырваться из своей исходной частной ситуации и возвыситься до понимания другого.
Приведу тебе простой пример. Когда ты изучаешь иностранный язык, ты должен отстраниться от самого себя и от своей исходной частной ситуации, например от французского языка, чтобы суметь проникнуть в более широкую, более универсальную сферу, в которой живет другая культура и пусть не другое человечество, но, по крайней мере, другое сообщество людей, нежели то, к которому принадлежишь ты сам и от которого в данном случае ты начинаешь отчасти освобождаться, при этом, однако, его не отрицая.
