Теперь Чаромора ходила мрачнее тучи.
— Что за мысли тебя одолевают, которые обязательно нужно обдумывать в кустарнике? — спрашивала она у капитана.
— Дорогая Эммелина, — ответил капитан виновато, — мне хотелось бы нарисовать тебя.
И он стал писать портрет Чароморы. Вокруг нее он нарисовал цветущие подснежники и расправляющих крылья лебедей. А стояла она на белом морском песке, усеянном розовыми ракушками и зелеными водорослями. Чаромору он изобразил так, чтобы отблески вечерней зари падали на морщинистое лицо, и на картине щеки ее нежно румянились.
Чароморе картина очень понравилась. То и дело подходила она поглядеть на свой портрет и почти совсем перестала заглядывать в зеркало. И однажды утром она сказала Трумму:
— Ну и ну! Ты, кажется, так и не понял, кого взял в жены.
— Я прекрасно знаю, кто моя жена, — ответил Трумм, — но что с того?
Чаромора горько вздохнула.
— Ты даже не видишь, какая я на самом деле, — сказала она. — Ох, кажется, я околдовала тебя и привязала волшебными лентами к своему острову.
Весь день Чаромора была не в духе и колючая, как еж. Назавтра, только Чаромора проснулась, к ней подошел капитан Трумм.
— Иди же скорей, посмотри! — воскликнул он. Вид у капитана был такой счастливый и довольный, что Чаромора, не говоря ни слова, последовала за ним.
Трумм повел Чаромору к своим грядкам. Каждое брошенное им в землю семя пустило крохотный зеленый росточек.
— Взгляни, все семена взошли! — ликовал капитан.
— Ну-ну, — сказала Чаромора, внимательно рассматривая грядки. — Это лопух. Ты посеял семена слишком часто, у лопуха вырастут широкие раскидистые листья.
Трумм присел на корточки и пальцем осторожно погладил каждый росточек.
— Это я пробудил их к жизни! — воскликнул он счастливо. — Взял в темном шкафу сухие семена, вынес их на свет и зарыл в землю. Благодаря мне они ожили! Ведь я совершил настоящее чудо!
— Ну-ну, — пробормотала Чаромора угрюмо. — Тоже мне чудотворец!
Целый день она хлопала дверьми и окнами и швыряла все, что попадалось ей под руку. А Трумм сидел на огороде и рисовал едва проклюнувшиеся росточки своего лопуха.
Вечером, сметая в кучу разбитые и поломанные ею вещи, Чаромора укоризненно произнесла:
— Видно, пора и мне отправляться в путь и заняться моими делами.
Трумм был так глубоко погружен в свои мысли, что только пробормотал:
— Конечно же, дорогая Эммелина.
— Может, мне уж и не возвращаться на остров?! — проговорила Чаромора дрожащим голосом. Но капитан словно и не слышал ее.
