Капсулы для сна, кстати, идеально соответствуют своему названию. Это такие большие кушетки, напоминающие своей формой ракушки или бутоны того самого цветка из беннеттовской оранжереи, который хотел меня съесть. Ты устраиваешься по центру и погружаешься в абсолютный комфорт – кажется, что лежишь не в капсуле, а на облаке. Удобно настолько, что даже клаустрофобы вроде меня не возражают.
– Я всегда говорю, что только во сне просыпается мое истинное сумасшествие, – говорю я, посмеиваясь.
– То есть? – спрашивает Макс. Мне нравится его тон – как будто он заранее одобряет все, что я собираюсь сказать.
Я поясняю:
– Мы с тобой все рассуждаем о том, как сны сводят нас с ума, а сами лежим, как сосиски в хот-доге, будто в этом нет ровным счетом ничего странного.
Макс искренне смеется. Интересно, почему до сих пор всякий раз, когда мне удается его насмешить, у меня такое чувство, будто я сорвала джек-пот.
– Я что-то такое читал, – говорит Макс. – Оказывается, у состояния сна и психических расстройств есть общие особенности. Первая – обострение эмоций. Вторая и третья – нелогичность и беспорядочность. Четвертая – убежденность в том, что все, что человек видит, каким бы странным это ни было, происходит на самом деле. И конечно же пятая – сложности в воспроизведении случившегося. Все эти факторы наблюдаются у пациентов с бредом, деменцией и психозом. Единственная причина, по которой мы не считаем себя сумасшедшими, – в том, что сюжеты снов развиваются по своим собственным законам, неподвластным нам.
Я пытаюсь кивнуть в знак согласия, но в капсуле особо не подвигаешься, да и Макс все равно меня не видит. Лежу и думаю о гигантских следах Джерри, которые видела вчера. Что это значит?
– Прости за тот вечер, – снова говорит Макс. И я не сразу понимаю, о чем он.
– Ты про родителей? – догадываюсь наконец. – Они замечательные. – Сказав это, я вздрагиваю. Вечно я забываю о том, что Реальный Макс плохо меня знает, а вот Максу из снов известно все до мельчайших деталей. Он всегда чувствует, когда я лгу.
– Да уж, других таких нет, – откликается он.
На какое-то время мы оба замолкаем, слышен только писк аппарата, подсоединенного к нашим капсулам, – он следит за работой важных органов и за активностью мозга. Лилиан спросила, не нужен ли кому-нибудь из нас шумовой аппарат, способный воспроизводить девяносто два разных звука – от пения птиц до шума прибоя, он даже может имитировать голоса в соседней комнате. Макс сказал, что голоса ему нравятся больше всего, потому что напоминают о том времени, когда он был маленьким и, собираясь спать, прислушивался к звукам, доносившимся снизу, из комнаты, где родители ужинали с друзьями. Но потом мы решили просто поговорить, без всякого звукового аппарата.
