– Самое время выпить хереса, – заявил сэр Ричард с простодушной гордостью человека, который в 1944 году все еще мог предложить гостям амонтильядо. – Я послал Эдварда за бутылкой. Нет смысла ждать, пока притащится эта старая карга, которая сейчас у нас служит, и потом надо же дать мальчику какое-то занятие, чтобы он не копался в себе. Он один ездил в город, представляешь, Стивен? И вернулся оттуда напичканный новым вздором, говорит, что если поднимет взгляд, то обязательно уронит то, что у него в руках, да еще впадет в транс или еще в какую-нибудь хворь.
Распахнув дверь в гостиную, он пропустил вперед Беллу и женщин.
Там на портрете Серафиты висел, покосившись, венок из роз, и на него, не отрываясь, смотрел Эдвард, а у его ног валялся серебряный поднос и разбитые стаканы.
Все столпились у входа в гостиную и ошеломленно воззрились на Эдварда, который подошел к столу и, взяв графин с хересом, поднес к свету, чтобы убедиться, что он полный, после чего поставил его на стол и сел в кресло. Увидев сэра Ричарда, неуверенно входившего в гостиную, молодой человек вполне вменяемо произнес:
– Дедушка, я принес тебе херес.
Белла стала подавать оживленные мимические знаки типа «тише, тише» – «ничего ему не говорите» – «оставьте это мне».
– Что с тобой, Белла? – спросил Эдвард, изумленно заморгав.
Как и все остальные родственники, он называл бабку по имени.
Пета опустилась на колени, чтобы собрать осколки.
– Она не хочет, чтобы мы говорили тебе о том, что ты только что отключился, дорогой.
Эдвард прямо расцвел.
– Господи, да неужели?
Сжатые в кулаки руки расслабились, и пальцы свободно легли на ручки кресла. Белла опрометью бросилась к нему.
– Мой бедный мальчик! Как ты себя чувствуешь, милый? Не волнуйся и постарайся расслабиться.
Пальцы у Эдварда снова скрючились, он побелел и, посмотрев на бабку, вдруг потерял сознание и упал на паркетный пол. Отодвинув Беллу, Филип опустился на колени и взял Эдварда за вялое запястье.
– Кто-нибудь… Элен, принеси сюда мою сумку. Она на шкафу в нашей комнате. Тише, помолчите пока, – шикнул он на Беллу.
Все затихли, наблюдая, как он считает пульс.
– Ничего страшного, обычный обморок.
Когда Элен принесла черную кожаную сумку, Филип вынул оттуда пузырек, сделал Эдварду укол и стал мягко массировать его запястье подушечкой большого пальца. Сэр Ричард отвернулся и мрачно уставился в окно, словно не мог вынести вид распростертого на полу внука с закатившимися глазами и приоткрытым ртом. Что именно он испытывает – жалость или отвращение, – сказать было трудно. Наконец он резко скомандовал:
