«Она знает, как взять меня за горло», — сказала Лотта в тот день, когда попросила моей помощи.
Я помнил о присущем ей, порой далеко заходящем анимизме, поэтому такое одушевление болезни ничуть не удивило меня, и я спросил, есть ли у нее имя.»
«Нет, это просто судьба, моя судьба, она женского рода и говорящая».
Боли в руках начались, по ее словам, уже несколько недель назад. На мой негодующий вопрос, почему она не сказала мне об этом раньше, она ответила, что терпеть не может жаловаться и боится, что впереди будет еще достаточно нытья по поводу ее недугов.
Уже довольно долго она работала над эссе, о котором почти ничего не рассказывала.
«Пока мне самой не станет ясно, что это будет, мне трудно об этом говорить. Я даже не знаю, например, пишу ли я его для большого романа, что было бы естественно, или с какой-то другой целью».
Теперь пришло время, когда я понадобился ей, чтобы записывать под диктовку. Нам предстояло испробовать способ, в эффективности которого она всегда сомневалась.
«Я настолько привыкла думать и записывать мысли, что не представляю, смогу ли это делать устно. Боюсь, что процесс мышления имеет сильную зрительную связь со словами. Произнося их, я не буду их видеть».
«Ты недооцениваешь себя, — попытался я ее успокоить, — иногда я замечаю, что ты думаешь и произносишь вслух».
«Правда?»
«Да», — сказал я. Это на самом деле было так.
Это случилось уже в третий раз — кружка с утренним кофе выпала из ее рук. Она ожидала, пока боль в руках немного утихнет, после чего подметала осколки и вытирала пролитый на пол кофе. Иногда она подолгу сидела за компьютером, прислушиваясь к себе в надежде, что в ее тело снова вернутся силы, но это беспомощное ожидание только выводило ее из себя.
«В то время как мою голову разрывает от мыслей, я не в состоянии работать руками, чтобы превратить их в осязаемые слова и предложения. Потом силы возвращаются, но к тому моменту я чувствую себя настолько измученной от нетерпения и раздражения, что не могу выразить и трети того, что во мне накопилось».
«Как ты хочешь работать? — спросил я. — Предпочитаешь ли ты молчаливого секретаря, прилежно записывающего то, что ты говоришь, или заинтересованного собеседника?»
«Не знаю, Макс, — ответила она, наморщив лоб от напряжения, — черт возьми, я действительно не знаю».
Она спросила меня, упоминал ли ее врач в беседах со мной о каких-нибудь полезных при ее болезни вещах: обилии свежих овощей и фруктов, например, или соленом морском воздухе.
