Как и большинство он говорил на смешанном русско-украинском языке.
— Простите, а вы по национальности кто? — Сразу решил я прояснить этот вопрос, так как уже понял, что от него многое зависит.
— Сам я из Воронежа, но «обукраинился» здорово за десять лет. И таких, как я, здесь три четверти, остальные — уоновцы, как мы их называем, украинские националисты. Отношения у нас с ними непростые, но у нас они все под контролем, хотя на концерт, думаю, придут немногие. А полный состав вы увидите за обедом, — засмеялся он.
Прибежал с неизменным старым портфелем, который он никогда не выпускал из рук, администратор и сообщил, что сцены нет, но есть небольшое «возвышеньице», очевидно он имел в виду «подиум» и есть микрофон. Здесь он замешкался и добавил, — …которым лучше не пользоваться, так как зал небольшой, человек на триста.
Я проверил, действительно, таким микрофоном можно было только собак отпугивать, и я решил, что мне он совсем не нужен. Народ собирался, я сразу решил, что это будет не концерт, а мой разговор о великом прошлом России, о ее непоколебимой дружбе с Украиной, о великих русских и украинских поэтах, почитаю стихи Тараса Григорьевича Шевченко. Это будет совсем другой концерт, и я понял, что еще одну лесопилку я одолею.
Второй концерт — в тот же день, в 19 часов, в украинском общежитии. Или, как они сами называют на английский манер, — hotel. Русские проще — «Русский Дом». В сущности, это были два одинаковых больших теплых дома, в которых размещались столовая, зал с маленькой сценкой-подиумом, жилыми комнатами по 3–4 человека и несколькими комнатами — «люкс» на одного-двух человек. Дома были утепленные с горячей водой, банькой. Для работяг-лесорубов — то, что надо.
Если в Русском Доме зал был полон, то здесь — наполовину. Я еще раз подумал, — зачем я здесь? Им бы сюда трио девчат-бандуристок с украинскими песнями — и они были бы счастливы.
Расселись. Курили. Я сказал, что в театре не курят. Кто-то загасил сигарету, кто-то — нет. Разговаривали во весь голос. Наш воронежский бригадир громко сказал:
— А ну, замолчали все. Не то оставлю біз обіда.
— Шо, сам усё сожрешь? — спросили из зала.
Но попритихли. Курили из рукава куртки.
— Поспевай шось по-украиньски! — крикнул кто-то.
— «Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю…» — начал я читать чуть приглушенным голосом.
Зал успокоился и тихо слушал. Шевченко читал много. Затем почитал юмор из программы «Вокруг смеха». На каком языке читал — уже не обращали внимания. Слушали и на том и на другом все подряд и смеялись. Хлопать начали раньше времени, так как боялись опоздать на обед. Актеры называют подобные выступления кровавыми. Объяснять не надо. И все-таки у меня было чувство удовлетворения. Я нашел к ним подход, концерт не был сорван.
