Легка на помине: окликает меня снизу, стоят с Алёной. Паша выходит меня проводить.
Тишина стоит неправдоподобная. На десятки километров вокруг ни души. Воздух — вдыхаешь всей грудью. Жалеешь, что лёгкие у людей не как горбы у верблюда. Эх, не получится набрать в них чистоключевского кислорода впрок на месяцы вперёд.
Из открытой форточки избы, мимо которой проходим, вырывается облачко пара. Муж Нины Антоновны натопил печь: любит сидеть в тепле. Сквозь не замороженное окно уютно светится голубое пятнышко. Слышно, как переключает каналы:
— Дура, недоженщина!
— Я эту гадину в свою передачу больше не позову!
— Гопники!
— Педерасты!
Топанье, улюлюканье, свист, рёв…
— Фильм из жизни бузящей колонии? — Я кошу под дурочку. Делаю вид, что не понимаю. — Ваш муж любит смотреть про зону?
— Это телевизор. То ли политическая, то ли семейная передача. Непотребство какое. Дождётся он у меня, выброшу ящик, — грозится Нина Аноновна.
Алёна всплёскивает и страстно стискивает руки:
— Ах, как это всё мелко, не великодушно, недостойно! А ведь кто-то нас стравливает! Стоит в сторонке, ручки на груди скрестил и злорадствует. Сколько агрессии, злобы, нетерпимости… Дети рядом вертятся, слышат всё это.
Она рассказывает: летом приезжал шестилетний внук, гуляли в лесу. Тропинку грациозно переползала большая гусеница-шелкопряд.
— Красоты неописуемой! Цвет чернобурки, игольчато-пушистая, как ёжик. На кончике каждой шерстинки-иголочки — золотиночки горят-переливаются огоньками!
И что вы думаете?! Внук, ни слова ни говоря, подскакивает и со всей силы ну топтать Живую эту Красоту, Божью Тварь. Прыгал и давил, давил, давил исступленно до тех пор, пока влажное пятнышко на песке осталось.
Я ему говорю: мол, у этой гусеницы детки, внучата были, вот как ты у меня. Она к ним ползла. За что ты её? А внук всхлипывает, дышит тяжело, меня не слышит. Глаза стеклянные, мёртвые… Предупреждала я: не надо проводить электричество. Зло от него к нам в Чистые Ключи проползло, просочилось!
Наконец, подморозило. Небо из дневного, белёсого и низкого, сразу стало чёрным и бездонным, его усыпали миллиарды звёзд.
Если звёзды и Галактики обладают разумом — как должно быть, смешны и жалки им кажемся мы, с миллиардами напечатанных человеческих бумажек…
В детстве, маленькими девочками, играли в «магазин». Как взрослые, важно «расплачивались» грязными, захватанными детскими ручонками бумажными клочками, с детскими каракулями.
Взрослые — те же дети. Тоже играют в бумажки, тоже малюют на них разное… Только игры у них их жестокие, и бумажки пахнут кровью.
