— Это врядъ ли можетъ быть.
— А я вамъ говорю это. Отецъ мой знаетъ графа двадцать лѣтъ и устроилъ это.
— Вы не сыграете съ нами штуку, Финнъ? сказалъ Ирль съ чѣмъ-то похожимъ на страхъ въ голосѣ.
— Какую штуку?
— Вы не перейдете на другую сторону?
— Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно, гордо отвѣчалъ Финіасъ. — Позвольте мнѣ увѣрить васъ, что я не перемѣню моихъ политическихъ мнѣній ни для васъ, ни для графа, еслибы даже каждый изъ васъ носилъ въ карманѣ мѣсто въ Парламентѣ. Если я вступлю въ Парламентъ, то вступлю какъ либералъ — не для того, чтобы поддерживать партію, но чтобы сдѣлать все что я могу для страны. Я это говорю вамъ и скажу то же графу.
Баррингтонъ Ирль отвернулся съ отвращеніемъ. Такой языкъ былъ для него просто противенъ. Онъ звучалъ въ его ушахъ какъ фальшивый, глупый, сентиментальный вздоръ звучитъ въ ушахъ обыкновеннаго свѣтскаго человѣка. Баррингтонъ Ирль былъ человѣкъ необыкновенно честный. Онъ не захотѣлъ бы измѣнить брату своей матери, Уильяму Мильдмэю, знаменитому вигу-министру, ни за какія блага на свѣтѣ. Онъ готовъ былъ работать съ жалованьемъ или безъ жалованья. Онъ былъ искренно-усерденъ къ дѣлу, не требуя очень многаго для себя. Онъ имѣлъ какое-то неопредѣленное убѣжденіе, что для страны будетъ гораздо лучше, если мистеръ Мильдмэй будетъ министромъ, чѣмъ лордъ де-Террье. Онъ былъ убѣжденъ, что либеральная политика была хороша для англичанъ, и что либеральная политика и мильдмэйская партія одно и то же. Было бы несправедливо къ Баррингтону Ирлю лишить его похвалы за нѣкоторый патріотизмъ. Но онъ ненавидѣлъ даже слово «независимость» въ Парламентѣ, и когда ему говорили, что этотъ человѣкъ намѣренъ обращать вниманіе на мѣры, а не на людей, онъ считалъ этого человѣка и непостояннымъ какъ вода, и нечестнымъ какъ вѣтеръ. Отъ такого человѣка не могло быть добра, а могло, и вѣроятно будетъ, большое зло. Парламентскіе отшельники были для него противны, а на обитавшихъ въ политическихъ пещерахъ онъ смотрѣлъ съ отвращеніемъ, какъ на плутовъ или непрактическихъ людей. Хорошему консервативному оппоненту онъ могъ пожать руку почти такъ же охотно, какъ и союзнику-вигу, но человѣкъ, который былъ ни рыба, ни мясо, былъ для него противенъ. По его теоріи о парламентскомъ правленіи, Нижнюю Палату слѣдовало раздѣлить рѣзкой чертой и отъ каждаго члена потребовать, чтобы онъ сталъ на одной или на другой сторонѣ.
— Если не со мною, то по-крайней-мѣрѣ противъ меня, готовъ онъ былъ сказать каждому представителю народа отъ имени великаго предводителя, за которымъ онъ слѣдовалъ.
