Да что сироты, мы не хотим давать жизнь своим собственным детям. Ограничиваемся одним. Оправдываемся, что жизнь непредсказуема, что мы слишком ответственны за судьбу будущего ребенка. Заглядываем на сто лет вперёд: а вдруг не сможем оплатить его учёбу в вузе, не осилим покупки машины и квартиры, поездок за границу? У всех есть, а у него нет.
Но это ложь перед самим собой. Потому что в глубине души отлично знаем: детям нужна только любовь. Ну, а будет ли он, когда вырастет, требовать от нас машину или сам пойдет её зарабатывать — это уже плоды нашего воспитания.
Муж Инны Васильевны от укуса клеща заболел вирусным энцефалитом и умер ровно за неделю до рождения их третьей девочки. Старшей шел третий годик, средней исполнился год. И сразу будто очутилась с маленькими детьми на четырёх пронизывающих ветрах.
А жить дальше надо. Выглядеть сильной хотя бы в вопрошающих глазах малышек. Осталось бабье царство: царство домовитости, небогатого уюта, наполненное извечной женской жаждой самоотдачи: о ком-то заботиться, кого-то утешать, кормить, купать.
— Мама, давай заведём кошечку или собачку!
В доме появилась собака. Чуть подросли:
— А вот бы купить обезьянку!
Ещё подросли:
— Нет, лучше ребёночка. Мама, давай заведём ребёночка.
И в самом деле — если нашлись деньги и время для собаки — которая, поверьте, занимает того и другого немало — почему бы на белом свете не сделать счастливее одного маленького человечка?
— Наверно, это у нас семейное, — обронила в разговоре Инна Васильевна.
— Многодетная семья? — догадалась я.
— Наоборот. Нас было двое. Сестра младше меня на шесть лет — в детских масштабах это пропасть. Разные игры, увлечения, разные подружки. В сущности, всё детство я остро ощущала одиночество. Потом, мы же тогда воспитывались на книжках о сиротках, подкидышах, беспризорных детях.
Представьте, и у сестры такой же бзик. В садике, куда ходили её дети, в группе были совершенно запущенные братишка с сестрёнкой, близняшки. Грязненькие, полуголодные, башмаки вечно сырые и просят каши. Мама и папа пьют.
Сначала она брала их на ночь, на две, обстирывала, кормила, читала сказки. Потом держала у себя месяцами. Потом, когда замаячила перспектива лишения родительских прав неблагонадежных родителей, они вроде одумались, стали больше уделять внимания детям.
Заявление самой Инны Васильевны на усыновление пролежало в отделе охраны детства десять лет.
— Если бы государство вкладывало такие же деньги в приёмные, опекунские семьи, в нашей стране давно не было бы ни домов ребенка, ни детских домов, — уверена Инна Васильевна. — Сколько было выдумано мыслимых и немыслимых, порой совершенно нелепых препон. Нынче требования к усыновителям смягчены. А тогда мне в главную вину вменялась моя неполная семья.
