Капитан Сиборн лишь коротко кивнул, всем своим видом показывая, что всё остальное нужно организовать мне, поскольку почти все члены его команды и так уже сидели на вёслах, бесплотно борясь со стихией. Я быстро обошел палубу, собирая всех, кого еще не оставили силы, и усадил их на свободные скамьи гребцов, сам заняв одно из мест за веслом, знаками отдавая команду к началу движения. Вскоре наш кнорр, всё еще терзаемый бурей и бросаемый волнами из стороны в сторону, начал понемногу тормозить и почти перестал кружиться. Поначалу все гребли вразнобой, поскольку задавать темп при таком вое ветра и стене дождя казалось попросту невозможным. Но каким-то чудом гребцы смогли почувствовать общий темп, который задавали матросы, знаками показывая остальным, как следует действовать, и вскоре мы уже довольно сносно шли в том направлении, где, по мнению капитана, находился берег.
Спустя примерно час ливень начал стихать, и можно было ясно видеть всю палубу целиком, а не только доски у себя под ногами. Теперь, когда буря пошла на спад, можно было задавать ритм привычным для людей способом и дело пошло еще лучше, хотя измученные до невозможности люди гребли уже исключительно по инерции, опуская и поднимая выскальзывающее из вытертых до кровавых мозолей рук весла. Спустя еще некоторое время дождь почти прекратился, и взорам команды открылось спасительное видение, похожее больше на мираж, нежели на суровую действительность. Песчаная отмель, заваленная мусором и усеянная крупными валунами, оказалась неожиданно близко. Сердце моё сжималось от той неизвестности, которая сгустилась над всеми нами: я не знал, живы ли остальные и сотню раз успел пожалеть, что сел именно на этот корабль, по пустякам разругавшись с Августином. Именно по его просьбе я оказался здесь, и по его вине нашу эскадру разметала буря. Но я всё равно не мог не тревожиться за старика, к которому относился почти как к отцу. Другой человек, за которого я переживал ничуть не меньше – Альвин, старый друг и товарищ, перед плаваньем напившийся и потому в бесчувственном состоянии загруженный в трюм того же кнорра, на котором плыл Августин.
К полудню мы, наконец, справились с ужасающим ветром, который, казалось, с каждой минутой лишь набирало силу, и со всего размаху выбросили кнорр на берег, разметав в стороны песок и крупную гальку. К этому времени силы оставили даже самых сильных из нас, и я едва мог передвигать ногами, чувствуя, что предел сил я перешел уже довольно давно.
