ЧУю с гИ-бе-ле-нным ва-стОр-гом —
пра-па-дАю, пра-па-даЮ-у…
Физик смотрел на него во все глаза, боясь шелохнуться.
ЧУ-уть по-мЕЕ-дле-нне-е-кО-ни,
чУ-уть-по-мЕ-дле-нне-Е…
Ударный звук был вырван из глотки с мясом – так, чтобы было слышно, как рвется плоть. С ударным звуком покачнулась комната, отворилась форточка, накренилась репродукция на стене, вогнулась дверца холодильника, приоткрылась входная дверь. Звук вырвался и помчался крушить затихший пансионат.
Но-что-то-кО-о-ни – мне-попА-А-лись —
при-ве-рЕд-ливыЕ-е…
Он сейчас не понимал, про что песня и какие еще кони. Он сам был этой песней, ход которой управлял им, как судьба. И ему было даже страшно представить, что она с ним может сделать, насколько яростно она будет пытаться порвать то, что порвать нельзя, как она будет швырять его из огня да в полымя, чтобы человек, которого не разорвало, который не зашелся надсадным кашлем, стал в итоге широк и глубок, претерпев звериное, смертное.
Я-А – ко-ней-на-по-Ю-у!
Я-А – ку-плет-до-по-Ю-у!
В открытую дверь заглянуло несколько голов. Сева их не видел. Впереди была долгая дорога песни.
Да-что ж-там-ААн-гелы – поЮт —
такими-злЫ-ми – голосА-ми?..
Он не давал голосу сорваться в сипение, в корябанье когтями по сухому дну – нет, это было пенье, близко к пределу, на самом краю, за которым бездна отвратительной жизни. Он заглядывал в нее, потому что в этом-то и смысл, главное – уцелеть, допеть.
Когда он закончил, в комнате было человек восемь. Они стояли как статуи. Некоторых он не знал. Сева встал с кровати, вновь внимательно посмотрел на гитару. Наконец прислонил оскверненный инструмент к стене. Подхватил сумку и куртку, выпрямился, посмотрел на людей.
– Ну, братья и сестры, я пойду, – сказал он.
Они расступились, и он ушел.
8
– Ты застал момент, когда я стал на гитаре учиться?
– Сейчас вспоминаю, что ты говорил, но как-то я серьезно не относился. И что – нормально бацаешь?
– Все, что я умею, я умею довольно плохо. Но при этом так, как я, не сделает никто.
– Чего не сделает?
– Песню.
– Ты песни делаешь?
– Да.
– Постой, Сева, постой. Я сейчас налью, мы выпьем… Ну, блин, ты даешь. Знаешь, Сева, глядя на твою рожу, не заподозришь. Ты – земной, трезвый, здоровый парень. Я думал, что у тебя такой, деловой уклон. Ты дельно разговариваешь, быстро сечешь. Вот это тема! Вот тут подняться можно.
– А ты поднялся?
– У меня другое. Я бы поднялся, если бы у меня иногда планка не падала. Я ж за малым не сел пару лет назад. Мы с дружками в Обнинске на пустыре одного бедолагу обчистили. Потом у меня даже пекаль был. Сидел в пивняке однажды, стал один товарищ залупаться – так я не знаю, как я его не убил, в последний момент что-то остановило. Честно говоря, сам испугался, когда протрезвел. Устроился на работу, оптовая база, работаю четвертый день, отмечаем чей-то день рождения. Мой руководитель, молодой парниша, быстро перебрал, начал фамильярно разговаривать. Послал меня за сигаретами. Я стерпел, не в падлу, выскочил. Вернулся, стою на пороге в говнодавах, на улице каша – и что-то он мне сказал, я даже не помню что, но я с ноги ему прямым в солнечное сплетение ка-а-ак зарядил. Своим грязным, нахер, сапогом в его беленькую рубашечку. Ну и карьера у меня в этой компании не задалась. А сейчас вот в отделе пылесосов, рот не закрывается – так боюсь захерачить кого-нибудь из любимых покупателей.
