Кеша появился в дверях, что-то пробормотал, и свита потянулась из кабинета. Одного, долговязого и сутулого, он остановил движением ладони, бросил несколько тихих фраз, и тот остался со мной и полковником.
— Вернемся к допросу, — долговязый сел напротив.
— Вы, извините, не представитесь? Просто для удобства.
— Капитан Фокин Петр Сергеевич, следователь по особо важным делам.
— Петя! Да я ж тебя знаю! Ты же с моим сыном в один детский садик ходил! Сколько лет!
— Я из Воронежа, — хмуро сказал юноша.
— Петя, прекращай, я тебя прекрасно помню. Ты еще все время писался на прогулках.
— Слышь, клоун. Ты дотрендишься! — Фокин покраснел и сжал кулак.
Сдерживаемая улыбка прорезала складки на щеках полковника, он был, очевидно, доволен. Бывалые кадры комитета ненавидели, конечно, Кешу с его молодой шпаной.
— Петя, вы выросли таким грозным мужчиной… Я просто боюсь с тобой говорить без адвоката.
— Какой тебе адвокат?!
— Я бы предпочел Кетмана Григория Львовича. Думаю, он максимум в пяти минутах ходьбы. Могу дать телефон.
Беседа прокрутила несколько заведомо бесплодных кругов. Я отказывался отвечать без адвоката, Петя пытался меня переубедить, без особого пыла, надо сказать, убого мотивируя «вам же лучше будет», полковник вяло поддакивал. Наконец, попросили конвой.
— Куда его?
— В Ялту.
— Руки протяните, — мне защелкнули наручники.
— Он что, у вас без наручников был? — явный испуг мне понравился.
— Вот, Петя, ты и в детстве был невнимателен.
Под Ялтой явно не имелся в виду крымский курорт, но спросить значило только порадовать упырей. Камера оказалась грязной бетонной коробкой метр восемьдесят на полтора. Ни нар, ни унитаза — ничего. Судя по оттенкам вони, именно унитаза тут особенно не хватало. Честно сказать, оставшись один, я почувствовал некоторое облегчение, во всяком случае, встреча с дрессированной стаей уголовников пока откладывалась.
Я не сразу понял, что в камере жарко, градусов шестьдесят, наверное. Вдобавок над головой с диким визгом включался и скрежетал механизм, замирал на минуту-другую и снова оживал. Чуть выше моего роста камеру перекрывала решетка с частыми ячейками, повыше горела тусклая, грязная лампочка. Щурясь от света, я разглядел под потолком трубы и гудящий насос. Работала система рециркуляции, разгонявшая горячую воду по зданию, иначе приходились бы долго ждать, пока из крана в каком-нибудь дальнем кабинете пойдет теплая водичка, а холодной, видимо, смывать кровь не так забавно. Воздух в каморке прогревали трубы без изоляции, грелся сам насос, в маленьком, хорошо изолированном помещении, где вентиляция ограничивалась щелью под дверью, этого хватало для душегубки. Смекалка и нешаблонное мышление превратили утилитарное техническое помещение в чудесную, весьма оригинальную камеру пыток.
