«Ему повезло, что он дотянул до сих пор.»
На что старый философски возразил:
«Он пожил. Теперь он больше не протянет.»
*
Молчание. Человек с седой бородой прошептал:
«Я почувствовал саркому, при пальпации, непосредственно позади сонной артерии.»
Он указал пальцем на свою шею.
«Это притаилось там, насколько я это рассмотрел.»
Другой покачал головой — с тех пор, как он вошёл, его голова казалась одушевлённой продолжительным покачиванием — и он прошептал:
«Да… операция невозможна.
— Разумеется, — заметил старый мэтр, с глазами, светящимися своего рода мрачной иронией; — есть лишь одна из них, которая могла бы его освободить от этого: гильотина! К тому же, процесс распространения преуспевает. Имеются очаги в под-верхнечелюстных и подключичных узлах и, вероятно, второстепенные. Процесс молниеносный. Три вида путей — дыхательные, кровеобращения, пищеварительные — вскоре будут закупорены; удушение будет быстрым.»
Он вздохнул и ограничился этим, с незажжённой сигарой во рту, с жёстким выражением лица, скрестив руки. Молодой человек сел и, оперевшись на спинку стула, постукивал своими бесполезными пальцами по мрамору камина. Один из мужчин сказал:
«В подобных случаях обнаруживаешь с огромным изумлением, что раку удалось выбрать своё место!»
«Мэтр, что следует ответить молодой женщине?
— Сказать, что это серьёзно, очень серьёзно, с подавленным видом; сослаться на бесконечные ресурсы природы.
— Это общепринятая фраза…
— Тем лучше, — сказал старик.
— Если она будет настаивать и захочет знать?
— Следует не отвечать и отвернуться…
— Не дадим ли мы ей немного надежды, она так молода!
— Как раз надежда слишком бы повредила ей. Дорогой малыш, никогда не следует говорить то, что до такой степени бесполезно. Это привело бы лишь к обвинению нас в незнании и вызвало бы к нам ненависть.
— А он, знает ли он?
— Мне это неизвестно. Когда я его осматривал — вы слышали — я старался это выяснить, вызывая его ответы. Один раз я решил, что он ничего не подозревал; в другой раз мне показалось, что он судил о себе так же, как я это понимал.»
*
Снова они несколько минут оставались, не говоря ни слова, Казалось, что эти двое учёных пришли сюда скорее для того, чтобы молчать, чем для того, чтобы говорить. Они почти не передвигались с места на место и с трудом, с осторожностью обменялись между собой редкими словами.
Потом, перед лицом безобразной раны, ещё раз видимой вблизи, они возвысились до более общих, более великих размышлений. Я предчувствовал этот процесс, происходивший в их умах; наконец, раздалась фраза:
