Они не едины оттого, что содрогаются и раскачиваются одновременно и что немногое от их плоти является общим. Наоборот, они в одиночестве до помрачения; каждый из них падает, они не знают, куда, с приоткрытыми ртами и руками. Наслаждаться вместе, какое разъединение!
Теперь они поднимаются, освобождаются от внезапно ослабевшей мечты, которая их опрокинула.
Он такой же хмурый, как и она. Я наклоняюсь, чтобы разобрать его слова, тихие как вздох. Он сказал:
«Если бы я знал!»
Кажется, что они оба, обессиленные, но более недоверчивые во отношению друг к другу, с преступлением между ними, в тяжёлом мраке, в грязи вечера, медленно тянутся к серому окну, которое чистит начинающийся рассвет.
Как они похожи на тех, какими они были как-то вечером! Это другой вечер. Никогда я не имел на этот счёт впечатления, что поступки напрасны и проходят как призраки.
Мужчина охвачен трепетом и сломлен, лишён всей своей гордости, всего своего мужественного целомудрия, у него нет больше сил сдерживать признание в постыдном сожалении.
«От этого нельзя удержаться, — бормочет он, опуская ниже голову. — Это рок.»
Они берут друг друга за руку, слегка вздрагивают, вздыхая, удручённые, мучимые их сердцами.
Рок!
Они видят дальше, чем плоть и чем совершённое деяние, если можно так сказать. Только одно сексуальное разочарование не сделало бы их подавленными до такой степени, не ввергло бы их в это низменное подчинение угрызениям совести и отвращению. Они видят дальше. Они заполнены впечатлением покинутой истины, чёрствости, возрастающего небытия, размышлениями о том, что они столько раз создавали, отвергали и вновь напрасно создавали свой хрупкий плотский идеал.
Они чувствуют, что всё проходит, что всё изнашивается, что всё кончается, что всё, не являющееся мёртвым, скоро умрёт, и что даже иллюзорные связи, существующие между ними, не являются долговременными. Эхо слов вдохновенной Любимой раздалось как воспоминание о великолепной музыке, которая остается: «С момента, когда всё убегает, наступает одиночество.»
Эта такая же самая мечта их не сближает. Наоборот. Они оба, одновременно, отступают в одном направлении… То же самое содрогание, случившееся от той же самой тайны, толкает их к той же самой бесконечности. Они со всей силой разделены в своих горестях. Страдать вместе, увы, какое разъединение!
И приговор самой любви выходит из неё, сочится и выпадает из неё в виде крика в агонии:
«О! наша великая, наша огромная любовь! Я точно чувствую, что постепенно я ею утешаюсь!»
