Какой-то звук раздался с другой стороны перегородки… Я карабкаюсь по стене и смотрю в соседнюю комнату, уже всю в серых тонах. Там находится женщина, смутно различимая.
*
Она направилась к окну, так же, как и я только что подходил к моему окну. Это, несомненно, вечное движение тех, кто находится в одиночестве в какой-либо комнате.
Я её вижу всё яснее; по мере того, как мои глаза привыкают, она всё чётче вырисовывается; мне кажется, что она идёт туда из своего рода снисхождения ко мне.
Сейчас, в начале осени, она носит один из тех светлых нарядов, благодаря которым женщины как бы озаряются, ибо ещё имеется достаточно солнца. Блеклое сияние окна покрывает её почти погасшим отсветом. Её платье цвета безграничных сумерек, цвета времени, как в сказках о феях.
До меня доносится веяние исходящего от неё благоухания, аромат ладана и цветов, и по этому благоуханию, представляющему её истинное имя, я её узнаю: это молодая женщина, которая только что находилась возле меня, потом ускользнула. Теперь она там, за своей закрытой дверью, находясь во власти моих взглядов.
Её губы зашевелились; я не знаю, говорит ли она совсем тихо или напевает… Она там, около грустной белизны окна, около отражения окна в зеркале, посреди этой смутно видимой комнаты, которая постепенно блекнет; она там, со своими тёмными глазами и своей тёмной плотью, с ясностью своего лица, которое ласкали столько взглядов с тех пор, как она существует.
Её белая шея, пугающе драгоценная, склоняется вперёд; профиль, совсем близко от окна, к которому она прислонилась лбом, сливается с голубоватой тенью, и кажется, что её мысль была тоже голубой; а колеблющийся над тёмной массой волос слабый ореол показывает, что они белокурые.
Её рот тёмный, как если бы он был приоткрыт. Её рука лежит на оконном стекле вроде птицы. Её корсаж бледного цвета, но достаточно определённого, зелёного или голубого.
Я ничего не знаю о ней, и она столь далека от меня, будто нас разделяли миры или века, будто она была мертва.
Однако нас ничто не разделяет: я около неё, я с ней, я расцветаю на ней, трепеща.
… Мои руки протягиваются, чтобы обнять её. Я такой же мужчина, как другие, всегда готовый восхититься первой появившейся женщиной. Она является наиболее чистым образом женщины, которую любят: той, которую ещё не знают всю, той, которая раскроется, той, которая является единственным живым чудом, существующим на земле.
*
Она оборачивается и проскальзывает в уже ночную комнату как облако, с её округлыми и убаюкивающими формами. Я слышу проникающий вглубь шелест её платья. Ищу её лицо как звезду; но мне больше не видно как её лицо, так и её намерение.
