Закончив курс, вся наша четверка вместе с Корпусом Мира дружно отправилась в Африку. Тяжелое время, но я вспоминаю его не без удовольствия. Во-первых, мы были молоды. Наши жены были очаровательны и храбры. Кроме того, помогая обездоленным людям бороться с болезнью и отчаянием, я испытывал огромное моральное удовлетворение, несмотря на то, что мы все потом вернулись домой с малярией. Мои дневники тех лет по служили материалом для моей первой научной книги.
Эрик, однако, пережил тяжелый душевный надлом, потому что как бы там ни было, а болезнь все-таки осталась непобежденной, и большая часть самого перенаселенного из всех континентов по-прежнему утопала в беспросветной нищете. Не привыкший к поражениям, он оставил Корпус, чтобы заняться самостоятельными исследованиями. Так Эрик и Моника выпали из нашей жизни. Однако с тех пор я часто встречал в журналах его статьи и знал, что он сделался ведущим специалистом по мутациям вирусов. Весточка от него была для меня действительно приятным сюрпризом.
«Мы с Моникой выезжаем на симпозиум в Атланту, — нацарапал он на обрывке компьютерного рулона. — Не сможете ли вы прибыть туда вместе со Сьюзен? — И единственное слово, приписанное ее изящным почерком: Пожалуйста!»
Придя в восторг не меньше моего, Сьюзен тут же связалась с Моникой, чтобы договориться насчет совместного уик-энда. Дом в Равентри, где проходил симпозиум, представлял собой прехорошенький особнячок довоенных времен (слегка перестроенный под конференц-центр), между Блю Ридж и Атлантой. Организаторы уточняли программу симпозиума. Мы как раз регистрировались, когда администратор передал нам факс от Эрика.
Извините, приехать никак не можем.
Краткость сообщения обескураживала и тревожила. Моника в отчаянии. Ужасно, что это случилось так скоро. Что случилось? Мы ломали себе голову. Эрик всегда был совершенно непредсказуем, и к тому же рассчитывал на гораздо большую понятливость, чем та, которой я обладал.
Мы отказались от забронированного для них номера и потащили свой багаж вверх по великолепной лестнице. Вид нашей комнаты в Равентри врезался мне в память. Она была громадной, с высоченными потолками и цветастыми, выгоревшими от времени обоями. Древний, почти антикварный шкаф красного дерева источал запах тлена. Однако чернокожий старик-коридорный, открывая окно, обратил наше внимание на живописный вид и бойко сплетничал, героически пытаясь нас развлечь.
Сьюзен была буквально подавлена сообщением.
