— О, Боже! — вырвалось у Фрейд, будто сегодняшний мир вдруг оказался гораздо хуже, чем вчера.
Онора скользнула с нижней койки, тепленькая, словно свежевыпеченная булка, и тут же зашептала свои загадочные молитвы. Подняв шторы, они раскрыли иллюминаторы — выглянуть наружу на начинающийся день. Ворвался всю ночь веявший над океаном ветер. Женщины надели белую форму, в которой дежурили в палатах, и вышли на палубу оценить наступающее утро. Ярко светило солнце, морской бриз утихомирился, сменившись знойным ветром, зарождавшимся где-то в пустыне в глубине Египта. Он проникал сквозь вуаль и заставлял трепетать красные клапаны их шапочек.
— Вы на самом деле верите, что где-то поблизости в морских глубинах шныряет огромная стальная штука с людьми, которые только и думают, как бы посильнее нам навредить? — спросила Онора. — Я во многое способна поверить, но в подобные вещи верить отказываюсь. В стальные штуки с людьми, например.
Они сидели в гостиной, читали и играли в юкер[14]. Завтра, когда солдаты сойдут на берег, им предстоит отскоблить от грязи всю верхнюю палубу и готовить «Архимед», который снова превратится в плавучий госпиталь. К девяти часам, ощутив смутную тревогу, они поднялись на палубу.
— Эсминцы куда-то делись, — заметила Наоми.
И это, по ее мнению, было скорее добрым предзнаменованием.
10. «Архимед» идет на дно
Когда медсестры разгуливали по верхней палубе, судно довольно ощутимо, но никак не опасно качнуло. Некоторые из стоявших на верхней палубе санитаров даже вынули сигареты изо рта и вопросительно переглянулись, так и продолжая держать сигареты в руках, пока корабль не обрел остойчивость.
— Боже мой, — пролепетала Онора. — Да мы отклоняемся от курса!
— Все для того, чтобы сбить с толку ребят в стальной штуке, о которой ты тут распространялась, Онора, — сказала Фрейд.
Прищурившись, она вглядывалась вдаль, создавалось впечатление, что именно сверкающему горизонту и было адресовано ее остроумное замечание.
Был виден Лемнос. Теперь он никак не связывался с греческой мифологией — вполне заурядный остров. Горячее дыхание раскаленного солнцем континента исчезло. Посвежело, и перед ними вновь раскинулось море — море, поглощающее свет, преломляющее его, расщепляющее и снова сплавляющее лучи в видимой точке своих бездонных глубин — в сотканном из лучей самоцвете, от которого глаз не отвести. Картина эта наполнила душу Салли хоть и преходящей, но искренней радостью.
В то утро они почти не покидали палубу, и капитан Феллоуз — в тот день он не оперировал, — предстал перед ними с суровым видом и при полной форме.
