— Ты должна понимать, дорогая, эта телеграмма подписана не каким-то клерком, а британским бригадным генералом. Для меня это свидетельство того, что о твоем муже пекутся на самом высоком уровне. Видно, побаиваются его могущественного отца. Это вселяет надежду.
Они поехали на юго-восток, удаляясь от моря по бульвару в европейском стиле в сторону большого парка, где в глаза им бросилось вычурное здание, изукрашенное затейливым старомодным орнаментом и завитушками, — сейчас реквизированное для военных нужд, над его главными воротами красовалась надпись: «Австрийская женская больница». Они слезли, вошли в ворота и по тропинке отправились на поиски. Сады были полны свободно гуляющих ходячих раненых — куривших, болтавших, делившихся своими историями. Войдя внутрь, женщины представились сидящим за столами британским санитарам. Пока Митчи вела переговоры, женщины заметили случайно проходившую мимо медсестру-англичанку, мельком взглянувшую на них.
Лейтенанта Кэррадайна тут не оказалось. Царила все та же неразбериха. Они поехали на восток, минуя старую часть города. Развалины колонн и нагромождения камней не вызвали у них ни малейшего интереса. Дорога опять повернула к берегу, блеснуло море, водитель поехал в гору к французскому женскому монастырю Сакре-Кёр. За воротами они увидели беспорядочно разбитые в саду палатки, а прямо среди кустарника лежащих на носилках солдат. Митчи, Кэррадайн и остальные вошли в кабинет, устроенный в келье бывшего монастыря, и здешний служащий отыскал в списке имя лейтенанта Кэррадайна.
— Вы все к нему? — спросил он, поняв, что эту старшую медсестру ему ничем не удержать.
Выйдя из кабинета, Митчи объявила, что на второй этаж поднимутся только они с Кэррадайн. Остальным придется подождать здесь, наслаждаясь запахом свежей краски. Мимо из сада в здание и обратно сновали молодые медсестры. А прибывшие топтались в коридоре, внезапно почувствовав свою неприкаянность.
Для Митчи и Кэррадайн поиски завершились довольно быстро: Кэррадайн обнаружила мужа на просторном балконе над садом, он лежал на койке с чистой, но с уже проступившими пятнами крови льняной повязкой на голове. Над ним, проверяя его глаза, как раз склонился молодой врач и опускал ему нижнее веко.
— Это мой муж, — сказала Кэррадайн.
— О! — воскликнул лейтенант Кэррадайн, заметив ее, и принялся бормотать нечто совсем неразборчивое.
— О, помолчи, Эрик, успокойся, — проговорила она, опускаясь на колени у койки и целуя его в подбородок. Но он не мог. Его мозг был перевозбужден и дезориентирован, лейтенант продолжал что-то бессвязно и неразборчиво бормотать.
