Потом Кэррадайн рассказала, что стоявший в коридоре австралийский полковник, широколицый, симпатичный, но полноватый, услышав ее слова, тоже вошел. Британец, если судить по акценту, но так загореть он мог только под австралийским солнцем.
— Браво, старшая медсестра, — сказал он. — Задайте жару этим придуркам!
А к вечеру Кэррадайн в столовой во всеуслышание объявила, что среди офицеров есть и весьма приличные, и немало, и что многие из них уже сами передвигаются на костылях.
В какой-то момент все вернулись на свои посты. Обстрел по непонятным причинам приостановили. Требовалось снова делать перевязки. Промывать раны. Измерять пульс. Впрыснуть положенные дозы морфия. На Салли эти спринцевания и перевязки, требовавшие от нее недюжинного внимания, действовали даже благотворнее, чем на солдат. Именно благодаря им она сохраняла душевное равновесие в этом кровавом смраде. Рутина мелких лечебных ритуалов не позволяла ей поднять глаза и увидеть всю массу раненых от фальшборта до фальшборта.
На койке лежал солдат, чью рану как раз разбинтовали, и стало видно его лишенное глаз лицо, половина которого превратилась в фарш. Возраст определить было невозможно. Однако судя по отсутствию волос на груди, он был молод. Здесь само милосердие оказалось в тупике. В свежем хирургическом халате возник капитан Феллоуз и при виде раненого испустил совсем не присущий медику стон, означавший, что тут уж точно ничего сделать нельзя. Уилсон поддерживал голову раненого, а Онора обмыла ему лицо. И тут у Салли мелькнула преступная мысль: дайте вы ему три грана морфина, избавьте его навек от постигшего его кошмара.
А тот продолжал жить. Другие умирали, испустив легкий последний вздох или в мучительной агонии, санитары их уносили, приносили и клали на их место новых раненых с верхней палубы. Передники у всех медсестер и санитаров были в пятнах крови, и не было времени переодеться. Сама Митчи спускалась к ним на палубу в окровавленном переднике, но ее полный решимости вид говорил, дескать, все нормально — порядок в конце концов обуздает хаос.
— Молодцы! — коротко подбадривала она.
Помимо постоянного шума от сотрясений корпуса, время от времени раздавался грохот стальных переборок судна, когда санитары натыкались на них носилками, доставляя очередного раненого. Им во что бы то ни стало нужно было уложить в буквальном смысле человеческий груз, и они рьяно отыскивали пока еще незанятый кусок палубы. И, взвинченные до предела, докучали всем криками и дурацкими вопросами. Им и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день придется заниматься этим, что корабль так внезапно и необратимо преобразится. Их представление о мире перешагнуло границы понимания. Выяснилось, что, если слишком резко опустить на палубу носилки с тяжелораненым или всего-навсего слегка их наклонить, осколок кости может рассечь артерию или же сместившийся в результате даже легкого толчка осколок закупорит вену или артерию, вызвав кровотечение.
