И всякий раз, когда сестра Неттис или старшая сестра видели солдата, плачущего от боли, назначали укол морфия.
— Откуда вы, сестра? — допытывался бледный пожилой человек с ранением в грудь, глядя поверх повязок, будто ее ответ мог спасти его или хотя бы облегчить его участь. Таких немолодых солдат оказалось больше, чем она думала. Мужчин в возрасте, познавших тяжкий труд и этим трудом изношенных. Бросив взгляд на красную карточку, Салли по почерку определила, что выписана она Наоми, ее невидимой сейчас сестрой, через чьи руки прошел этот раненый. Заведомо зная, что солдат утешает эта простая игра в географию, Салли ответила. Идея была такова: если я из одного спокойного графства, а ты из другого, то ни мне, ни тебе ничего не грозит. Рассуждающие о местах, где появились на свет, так просто не умирают. Но она-то уже понимала, что раненым в грудь уже ничем не помочь. И раненым, и медсестрам следовало к этому привыкнуть. Но разве привыкнешь к такому?
— Я из Мунты, с шахт, — доложил он. — Один из тамошних счастливчиков, — он упорно продолжал говорить, едва шевеля синими губами, резко контрастировавшими с мертвенной бледностью задубевшего от угольной пыли и солнца лица. — Тем лучше. Бог ты мой, вы знаете, у меня ведь жена и трое детей там остались.
Даже когда Уилсон сказал, что он из Индурупилли[11], это прозвучало настолько фантастически, что кое у кого вызвало даже смех. Но откуда бы он ни был, парень он хороший. Какие бы раненые ни назвали места, он кивал вместе с ней. А услышала она все: Эноггерасы и Кунабарабраны, Бангендоры и Банбери. Язык у нее прилип к небу, и она смогла произнести только:
— Вы поправитесь.
Едва начав промывать рану на голове находившегося в глубокой коме юноши, Салли разглядела в ней мелкие осколки, потемневшую ломкую ткань вокруг, отслоившуюся внутреннюю мембрану, мозговую оболочку, наружную надкостницу черепа, а потом перед ней предстал обнажившийся мозг. Зрелище ее поразило и невольно заставило замереть. Салли уже вооружилась ножницами, чтобы отрезать некротизированную плоть, как рядом возник полковник в хирургическом халате и заявил права на этого мальчика.
Раненого со свистящим дыханием, отца троих детей уже не было в живых. Он умолк навек, и здесь, на этом клочке Эгейского моря, уже не имело ровным счетом никакого значения, где находятся Мунта или Маклей.
Салли была наслышана о свойственной солдатне порочности, но те, кто оказался здесь, на громадной белой палубе, вели себя с долготерпением святых. Временами раздавался раздраженный крик: «Сестра! Сестра!» Но стоило подойти к такому раненому, как лицо его искажал панический страх, и он начинал плести околесицу. Нередко раненый глупо пытался убедить всех, будто бросил товарищей в беде — был выбит, выброшен, вышвырнут с турецкой базы (так они выражались, до последнего пытаясь соблюсти речевой этикет).
