— Сколько вы там пробыли? На Галлиполи?
— Три с лишним месяца. Замучились с этими орудиями.
— Так тяжело было?
— Как сказать, — заговорил он, — сложно было с вертикальной наводкой. Удавалось поднять ствол только у тридцати процентов орудий. Остальные приходилось втаскивать наверх. Муки адовы!
Он пытался свести все к проблемам рельефа. Абстрагироваться от трупов. И Салли, поняв это, не стала расспрашивать дальше.
— Вы, случаем, не знали такого капитана, Хойла? — спросила Наоми, не выпуская руки Фрейд.
По глазам Шоу было видно, что он прикидывает, какое отношение она имеет к капитану Хойлу.
— Нет-нет, мы с ним не родственники. Просто знакомые. Всего разок прокатились к пирамидам.
— Капитан Хойл погиб в самый первый день, — сказал Шоу. — Сразу после высадки.
— Дело в том, что перед отъездом он оставил мне свои часы. Я никак не могла понять, что это должно означать. Мы были с ним едва знакомы. И носить при себе эти часы было как-то… в общем, эти часы не давали мне покоя.
Говоря это, она поглаживала запястье Фрейд.
Лицо Шоу посерьезнело. Серьезность не очень-то ему шла.
— Это была мгновенная смерть, — клянусь вам. — В тот день многие погибли мгновенной смертью.
* * *
Всю дорогу до Мудроса они пели. Полевые цветы, близость Эгейского моря, Фракии — все это настраивало на благодушный лад. Даже Фрейд. Ну, а священная грязь, серная вонь — это навеки вошло в комический репертуар прошлого. На последнем перед госпиталем спуске Салли издалека увидела у самого ограждения разбиравших еду — свой горький хлеб — солдат.
С утра в понедельник явился полковник в сопровождении старшей сестры. Они забрали Фрейд прямо из-за стола в столовой. Полковник объяснил, что хочет «побеседовать» с ней у себя в кабинете. Наоми, решив, что приглашение относится и к ней, тоже поднялась. Но старшая сестра со строго дозированным презрением довела до сведения «младшей медсестры Дьюренс», что та может спокойно сидеть дальше. Салли заподозрила, что эта парочка — полковник и старшая — тащит Фрейд на свою территорию, чтобы еще раз поизмываться над ней.
Когда Фрейд к одиннадцати утра вернулась в столовую с непроницаемым лицом и совершенно сухими глазами, видели ее только немногие, кто еще оставался там. К тому времени Салли уже ушла — из-за полной непредсказуемости графика ее отправили на дневное дежурство. Таким образом о своем предстоящем переводе в Александрию Фрейд имела возможность сообщить лишь очень немногим. Но ведь еще должен быть суд, возразила одна из медсестер. Фрейд сначала поморщилась, потом лицо ее исказилось гневом.
