— Нет. Мы ведь бросили все и уехали. Верно?
— И все же — черт бы ее побрал, — вырвалось у Салли. — Черт бы ее побрал с этим разлюбезным письмецом.
Эта в корне новая ситуация еще дальше отодвинула их мать. Теперь воспоминания о ней расплылись, утратив былую живость и сместившись в более потайной уголок памяти, где витали те, кто ушел. Но их мать обладала свойством возвращаться, представая в мыслях куда реальнее, чем даже самый что ни на есть реальный мир, и тогда воспоминания о былом кромсали душу острее самого острого кинжала.
А пока они мало что могли сказать против этой обольстительницы-пресвитерианки — во всяком случае, она проявила себя и честной, и добросердечной, и не склонной к вздорности, и достаточно разумной. Масштабы проводимой кампании и неотъемлемые от них масштабы тупоумия полковника — который, уподобившись епископу, возвышался перед ними на алтаре, — продемонстрировали им грехи мира во всем их небывалом величии. И в сравнении с этим миссис Сорли терялась до полной неразличимости. Ее вытеснила череда ошеломляющих в своей жестокости деяний, когда время и творимые ужасы сливаются воедино на одном и том же уровне и когда стрелы времени становятся стрелами ужаса. А все остальное теряется, утрачивает привычные черты, как это происходит в раннем детстве.
— Даже останься ты дома, закармливай его до отвала, он все равно женился бы на ней! — внезапно сказала Наоми.
Однако лучше было не будоражить мысли об отце и лежавшей подле него на месте их матери миссис Сорли — именно на том месте, где они прикончили свою мать.
— В общем, дело сделано, — подытожила Наоми.
12. Лемносское надругательство
Фрейд всегда отличала изысканность человека сведущего и обладающего вкусом, причем не только в области моды. Она могла изящно перейти к обсуждению мельбурнских сплетен периода 1914 года, в курсе которых была. Мельбурн был настолько презираем в Новом Южном Уэльсе и Сиднее, что презрение, которому давали волю жители Сиднея, трансформировалось почти в религию — став некоей смесью из упоения и подозрения в неподобающей утонченности. А Фрейд была страстной поклонницей всего, что относилось к Мельбурну и что жители других областей ненавидели и перед чем втайне преклонялись.
Но когда они на рассвете обнаружили Фрейд в палатке-столовой, присущий ей лоск будто рукой сняло. Она сидела, сгорбившись, в наброшенном на плечи одеяле. Возвращавшиеся с ночного дежурства Лео и Салли невольно остановились, заметив ее.
