В палатке, служившей столовой, они встретили еще нескольких женщин с «Архимеда» и поделились своими злоключениями. Они набросились на свежий белый хлеб и смородиновый джем в огромных, чуть ли не ведерных банках. На лакомствах отъедались и без того жирные мухи. Когда Салли спросила, пошлют ли сегодня спасенных медсестер на работу, в ответ раздался смех. Да успокойтесь вы, сказала сестра с Лемноса, вас ведь только что выловили из моря. Всего день прошел, а казалось, что вечность, он тянулся так, как, наверное, один из семи дней Творенья.
После еды они строем отправились навестить старшую сестру Митчи. Салли в паре с Наоми. В палатке, где лежала Митчи с еще одной старшей сестрой, было два тюфяка. Старшая сестра-англичанка заболела воспалением легких. Лицо Митчи вновь обрело цвет. То, что некогда было ее ногой, прикрывал полукруглый купол.
— Когда-то я была танцовщицей, — с ходу сообщила Митчи сестрам Дьюренс, едва те вошли.
На шутку эта фраза явно не тянула. Глаза Митчи горели, но вследствие не безумия, а горячки.
— Когда мы танцевали с главным хирургом на балу в госпитале, люди собрались, чтобы посмотреть на нас. Знаю, что вы мне не верите.
Салли с Наоми в один голос принялись убеждать ее, что верят.
Лицо Митчи исказилось болью, она в безмолвной мольбе разинула рот — старушечий, будто резиновый.
— Вот так-то, — печально подытожила Митчи, когда приступ миновал, — столько бедняжек утонуло, а они ведь были куда моложе меня.
В чем не приходилось сомневаться, так это в живучести Митчи. В этом она была на две головы выше Салли.
— Они здорово ошибаются, если считают, что я всю оставшуюся жизнь просижу в инвалидной коляске, — подтвердила эту мысль Митчи. И подняла вверх руку. — Вы уже виделись с этим здешним командиром? Знаю, виделись. Меня с души воротит при мысли, что придется передоверить вас ему. Но тут уж ничего не поделаешь — через полчаса мне сделают укол. Я от этого опиума точно стану наркоманкой. Вот вернемся домой, и вы в один прекрасный день найдете меня в притонах на Литл-Коллинз-стрит.
Боль Митчи, казалось, заполнила всю палатку, и сестры Дьюренс вынуждены были отступить под ее натиском — этой боли требовалось слишком много места.
В столовой санитары раздавали еду. Ужин состоял из говядины и печенья. Санитары даже не удосужились соблюдать подобие обходительности, разнося скуднейший ужин. Поставив эмалированную миску на стол, они могли и пальцем в носу поковырять. И все потому, что им никто не сказал, что подобные вещи недопустимы.
