Рядовой Барнард кивает.
— У меня всю дорогу кошмары эти. Моя… винтовка со мной разговаривает.
И, после паузы: «А я ей отвечаю…»
— Именно так, — говорит Филипс. — Ага. Точно так. И голос у ней такой холодный. Я подумал, что спячу сейчас на хер. Моя винтовка говорила…
Здоровенный кулак сержанта Герхайма вбивает следующее слово Филипса ему в глотку так, что оно вылетает у него из задницы. Размазал Филипса по палубе. Тот лежит на спине. Губы — в смятку. Он стонет.
Взвод замирает.
Сержант Герхайм упирается кулаками в бока. Его глаза поблескивают из-под полей «Медвежонка Смоуки» как два дула охотничьего дробовика.
— Рядовой Пайл — восьмая статья. Всем слышно? Если рядовой Пайл разговаривает с винтовкой, то потому, что спятил на хер. Приказываю отставить всю эту болтовню, гниды. И не позволяйте рядовому Джокеру играться с вашим воображением. Больше ни слова об этом слышать не хочу. Все слышали? Ни слова.
* * *
Ночь над Пэррис-Айлендом. Мы стоим в строю, и сержант Герхайм отдает свой последний на сегодня приказ: «Приготовиться… По шконкам!» И вот мы уже лежим на спине в нижнем белье, по стойке «смирно», оружие в положении «на грудь».
Читаем молитвы:
«Я — рекрут корпуса морской пехоты Соединенных Штатов Америки. Я служу в вооруженных силах, которые охраняют мою страну и мой образ жизни. Я готов отдать мою жизнь, защищая их, да поможет мне Бог… Ганг хо! Ганг хо! Ганг хо!»
Затем — «Символ веры стрелка»,[31] который сочинил генерал-майор морской пехоты У. Х. Рупертэс:
«Это моя винтовка.
Много таких, как она,
но именно эта — моя.
Моя винтовка —
мой лучший друг.
Она жизнь моя.
И она в моих руках,
как и жизнь моя.
Без меня нет пользы
от винтовки моей.
Я должен метко стрелять
из моей винтовки.
Я должен стрелять точнее,
чем враг мой,
который хочет убить меня.
Я должен застрелить его,
прежде чем он застрелит меня.
Клянусь».
Леонард открывает рот — впервые за последние недели. Его голос гремит все громче и громче. Поворачиваются головы. Ворочаются тела. Голос взвода затихает. Леонард вот-вот лопнет. Слова вырываются из легких, как из глубокой жуткой ямы.
В эту ночь дежурит сержант Герхайм. Он подходит к шконке Леонарда и останавливается, уперев кулаки в бока.
Леонард не замечает сержанта Герхайма. Вены на шее Леонарда вздулись, он продолжает реветь как бык:
«Моя винтовка — это человек, как и я — человек, ибо это жизнь моя. И потому я познаю ее как брата своего. Я познаю все ее принадлежности, ее прицел, ее ствол.
