Надо приучить себя пользоваться любым, даже мельчайшим случаем, чтобы насолить, напакостить врагу.
А теперь вот женщины скирдуют хлеб… Я накинул на плечи куртку и пошел быстрым шагом в поле.
— Кто приказал скирдовать? — спросил я у женщин.
Они сбежались, окружили меня.
Одна невысокая, молодая, крепкого сложения колхозница ответила вопросом:
— Ну, а як же, хлиб же загниет?
— Кто приказал? — переспросил я раздраженно.
— Бригадир.
— А где бригадир?
Все показали на ту самую молодую колхозницу, что ответила первая.
Странно: никто из женщин не спросил, чего это я суюсь, куда меня не просят; никто даже не осведомился, чем я тут занимаюсь, тону моему тоже никто не удивился.
Бригадирша по-деловому объяснила, что приказания ни от кого не получала, а сама как стахановка собрала людей и повела на работу.
Когда же я спросил, для кого она этот хлеб сберегает, бригадирша поняла, к чему я клоню, и ужасно разволновалась: слезы выступили у нее на глазах.
— Що вы, товарищ, — сказала она. — Я ж стахановка, я ж на сельскохозяйственную выставку в город Москву издыла. Невже ж вы могли подумать, що тепер для нимцив!.. Люди просто привыкли работать, руки это требують.
Мы разговорились. Я посоветовал весь хлеб растащить по дворам и потихоньку обмолотить, да как следует спрятать, закопать по ямам.
— А немцам ни зерна! Поняли?
— Поняли, товарищ.
Женщины рассказали, что старосты в селе нет. Имеется лишь заместитель — бывший председатель колхоза — некто Бодько. В прошлом член партии. Его исключили, кажется, за срыв хлебозаготовок.
— Хороший человек, людей не обижае…
— А немцев? Тоже не обижает?
Оказалось, что в селе немцы не останавливались, а только проходили. Хватали наспех кур, поросят, конфисковали штук пять лошадей. Когда чего им требуется, — идут к Бодько.
Спросил я, много ли народу в селе, есть ли мужчины, что они делают.
И бригадирша неожиданно ответила:
— Думають. Сыдять по хатам, та думку думають: що дальше робыть. И свои и пришлые — все грустят, размышляют…
Нашу группу заметили в селе. Подбежала еще одна женщина. Откуда ни возьмись, появились мальчишки. Я счел благоразумным распрощаться. И уже отошел шагов на сто, когда меня нагнала бригадирша.
— Товарищ Федоров, — задыхаясь, спросила она, — а то-то верно люды кажуть, що вы всех в партизаны зовете? Визьмить и мене з собою!
— Я не Федоров! — сказал я как мог внушительнее.
— Це я розумию, що вы сейчас не Федоров, так никто ж не слышит. Визьмить мене до себе, я ж стахановка, я ж на сельскохозяйственной выставке в Москве была. Не могу я тут больше!
