Далее, будто по команде, будто из ушей вынули вату, заработал слух. Что-то неритмично затикало, раздались шаги, коротко пропиликал какой-то электронный инструмент и механический голос сказал:
— С прибытием, приятель.
Распростертый на отшлифованном каменном постаменте Леванди приподнял голову.
Он находился в маленьком отсеке с невысокими стенами из белого мрамора. Вокруг угадывалась огромная пещера, в которой происходило что-то своё, незнакомое и непонятное. У изголовья стоял и смотрел на него гигант с грубым длинным лицом, в мокром резиновом переднике.
— Привет, Лео, — сказал гигант густым механическим голосом. — Я Мамаут.
Леванди вспомнил вдруг то, что предшествовало его появлению в пещере и, опустив голову, закрыл глаза…
Было еще светло, и улицы были полны народа, а человек этот, совершенно незнакомый, самой заурядной внешности, шел и шел за ними, и Мария сказала: «Лео, сделай что-нибудь, этот козел никак не отстает», — и Леванди показал ему, что перережет глотку. Просто так показал, чтоб отстал. У него, у Леванди, и ножа-то при себе не было, сроду не имел при себе ножей, хотя все, кто узнавал, что он итальянец, сразу начинали смотреть на него, как на мафиози. А какой же он мафиози? Ученый не может быть мафиози, будь он трижды итальянец.
Тип этот как-то потерялся сзади, потом возник в пустом переулке, вывернулся, как чертик, из-за мусорных баков в двух шагах впереди, и в руке у него был кривой сверкающий нож, и от него было не уйти, потому что он тут же ударил в живот, после чего повернулся к Марии. И она закричала…
Леванди замычал, а Мамаут сказал деловито:
— Спокойно, спокойно, Лео. Всё хорошо. Благодари Бога, что получил оболочку, а то бы гнил где-нибудь на свалке.
— Где Мария? — спросил Леванди. Язык плохо повиновался ему, видать оболочка была не из лучших.
— Зачем тебе теперь Мария? — сказал Мамаут. — Зачем тебе, бессмертному, какая-то недолговечная баба?
— Лучше бы я гнил на свалке, — произнес Леванди.
— Память мы тебе, пожалуй, закоротим, — сказал Мамаут. — Болтаешь много и не по делу. Ошиблись мы с тобой, приятель. Не за того приняли. Но ты тоже сгодишься, вот только память малость закоротим.
Он положил большую холодную ладонь на глаза Леванди. Она была как камень, эта ладонь, как невыносимо тяжелый камень…
Пять минут спустя Лео очнулся. Где-то глубоко внутри него бился кто-то маленький-маленький, кто воспринимался, как надоедливо зудящая мошка.
— Как звать? — строго спросил некто громадный в мокром резиновом фартуке.
