Сад, простиравшийся вокруг дома, был дик и запущен. Сгорбленные от старости яблони и сливы, за которыми годами никто не ухаживал, или не плодоносили вовсе, или же родили терпкие, никуда негодные плоды. Незаметными сделались тропинки, глухо заросшие крапивой, полынью и сорняками. В тени деревьев завелся ядовитый дурман, дьявольская белена и цикута, разрослась белладонна, аконит, кокорыш и чертополох. В жаркие дни от этих растений исходили едкие и ядовитые запахи, которые, казалось, хотели отвратить прохожего от посещения этой проклятой усадьбы.
Когда осенний мрак опускал на землю полотнище тени и шел по полям темнолицым великаном, дремлющая днем душа сада оживала — раздавался шепот, вздохи, чьи-то просьбы, заклинания, слышались звуки тяжелых шагов, шорох осторожной поступи или неожиданный глухой стон падающего тела.
Иногда колдовство выплескивалось за границы дома и сада и овладевало ближайшими окрестностями. Тогда в полночь через перепутье дорог тянулись призрачные процессии. Во главе их шел какой-то человек на ходулях, держа в руке вместо креста осмоленную головню, за ним — фигура, напоминающая священника в ризе с изображением виселицы на спине, а дальше — толпа призраков с огромными восковыми свечами перевернутыми вниз пламенем.
Шествие появлялось внезапно на перекрестке дорог, обходило дом с траурными песнями и антифонами и также неожиданно и быстро исчезало с другой стороны, в чистом поле. Когда процессия выходила через калитку в саду, священнодействовавший, простирая в сторону дома руку, осенял его знаком креста, но в обратном направлении — снизу вверх. Тогда нутро дома отвечало ему адским гулом мужских и женских голосов, которые перекрывал раскатистый, издевательский хохот. А через мгновение все умолкало, огни гасли и дом снова погружался в сонную тишину безлюдного места…
* * *
В один из дождливых, осенних вечеров странный случай привел в Баньковую Волю двоих людей. Во время сильнейшего ливня в сени дома вошел молодой мужчина, одетый в охотничий костюм. Он поспешно захлопнул за собой дверь, сбросил резиновую куртку, с которой стекала дождевая вода, отложил ружье и, нажимая пальцем кнопку электрического фонарика, стал осматривать дом.
— Заброшенная хижина, — пробормотал он, обводя взглядом четыре комнаты, которые через распахнутые настежь двери казались совершенно пустыми. — Всех как метлой вымело! Ни одной живой души. И что за бешеный сквозняк! Того и гляди — голову оторвет.
