Мама у Маши была завучем сельской школы. Когда шли по улице, костяшками пальцев больно тыкала, давила в Машкино темя. Шипела:
– Чего набычилась?! Здоровайся! Будут говорить, дочка у завуча невежда. Кто так здоровается?! Будто кусаешься, а не здороваешься. Язык, чай, не деревянный? Смотришь волчонком. Остановись, поклонись почтительно: небось, голова не отвалится. (Твёрдыми жёсткими пальцами ухватывала тёплую Машкину шейку, гнула вперёд). И по имени-отчеству, внятно, уважительно: «Здравствуйте, Вера Евлампиевна!» «Здравствуйте, Элеконида Матвеевна!» А то будут за спиной шептаться: дочка у директора дура не воспитанная».
Самое яркое воспоминание из детства: самодельные качели. В воротах верёвка на перекладине завязана двумя концами. На верёвке дощечка с выемками по краям. Машка отталкивается, подгибает ноги, вытягивает струнками, взлетает: выше, ещё выше!
Громко, не хуже Пугачёвой, выкрикивает модную песенку: «Мэри, никому теперь не верит Мэри! Мэри, громко плачет Мэри!»
Ухает вниз, в животе будто щёкотно лопаются пузырьки, как от газировки. И снова взмывает – над двором с курами, над будкой с ополоумевшим от радости Шариком, над старой рябиной, над горизонтом с облаками: Кажется, все люди, всё село, весь мир в эту минуту слушают, восторгаются отважной, талантливой и красивой Машкой:
«Мэри, где стихи, там и проза! Мэри, где шипы, там и розы!»
Всё бы отдала, чтобы повторить это ощущение!
– Так в чём дело, Маша? Купите в магазине «Всё для дачи» качели – нынче они на любой вкус, цвет, вес…
Маша идёт пятнами, втягивает голову в плечи:
– Что вы?! Людям посмешище! Соседка первая пальцем у виска покрутит: «Машка совсем сдурела. Сорняк в огороде выше головы, а она посреди лопухов и лебеды кренделя выписывает. Центнер весом, а девчонкой-сикухой себя вообразила».
В районном клубе идёт очередной тренинг. Смотрим видеоролики и письменно даём профессиональный комментарий.
На экране семейное шоу, ведёт сухой, болезненный, жёлчный ведущий. На лице написано глубокое отвращение к героям, к публике, к самому себе, что согласился на участие в этой мутотени.
В студию пришли дедушка и внучка. На самом деле – муж и жена. Ему – девяносто, ей 25. В принципе, даже годится в праправнучки.
Зрители и эксперты смущённо отводят и прячут глаза. Всем мучительно, неловко гонять балду, ломать комедию, изображая понимание и благожелательность.
Дедушка доковылял, подсел к молодой жене. Вздохнул. По сценарию, взял за руку, предвидя агрессивную реакцию. Она, стиснув зубы, окаменев личиком, потерпела старческую пятнистую руку пять секунд. Выдернула ладошку и забилась в угол диванчика, как загнанный зверок. Тоскливо отвернула мордочку в сторону.
