Увлеченный своим делом, он не заметил нас, а мы сознательно отошли в сторону, чтобы не отвлекать его внимания. Перед ним проходили десятки тысяч людей разных возрастов и национальностей, в грязных пиджаках, рваных пальто и мятых шляпах. Одни плакали, не поднимая головы, другие смеялись и с надеждой смотрели на веселых солдат Советской Армии, в том числе и на этого рослого регулировщика. И он тоже, незаметно для себя, менялся в лице: то хмурил брови, то растягивал усы в своей широкой, добродушной улыбке.
Люди шли с флагами, со значками в петлицах, с красными транспарантами, на которых на разных языках было написано одно слово: «Освобождение». В этом потоке видны были велосипеды, тележки, тачки с узлами, с ящиками и сундучками, детские коляски. Их сопровождали измученные, испуганные мужчины с желтыми, небритыми лицами, сгорбленные, в рваной одежде. Тут же шли худые женщины с детьми на руках, юноши, девушки, старики. У многих из них растерянные глаза, в которых и радость освобождения, и боязнь пока близкого фронтового огня.
Регулировщик привычными глазами смотрел на всю эту картину, изредка поглядывая на самодельную карту, командовал флажком.
— Иди ось туды, — показывает регулировщик мужчине с чемоданом на группу людей, стоящих под деревом. — Пийдете до Кульма.
Показалась колонна с французским флагом. Послышалась веселая песенка.
Гулый указывает на длинную, усаженную липами дорогу.
— До Шенфельда, — крикнул он им и улыбнулся.
— Мерси, — ответил какой-то человек в мятом костюме. Он театрально взмахнул серой, в пятнах, шляпой.
— Бельгийцы ось туды… До Розенталя.
Колонна свернула с дороги, и на ее место вышла другая группа шумных людей, тоже пестро одетых и тоже глядящих по сторонам.
— Голландцы, чуете, голландцы! Вам треба ось на ту дорогу, до Зоннеберга. Разумиете?
Зоннеберг, Зоннеберг, Зоннеберг… — послышалось из толпы.
Голландцы прошли. За ними двигались чехи, хорваты, русские, украинцы, поляки…
Когда мы подошли к Гулому, обнялись, а затем начали вспоминать Кубань и станицу Абинскую, он чуть было не просмотрел целую колонну, прошедшую мимо него.
— Бачите, уся Европа через мий перекресток пишла! Теперь моя работа ось яка велика, — и он поднял большой палец.
А по дороге все шли и шли люди, благодарно глядевшие на этого пожилого, но еще черноусого, доброго человека, ставшего для них олицетворением воина-освободителя.
Это было 19 апреля 1945 года.
