Я снял контактные линзы, замазал тату жидкой пудрой и надел густой курчавый черный парик. Поношенный, но вполне приличный пиджак. Начищенные ботинки. Иногда лучше ездить за границу под именем Эла Джири. Эти люди разбежались бы в ужасе при виде моего ночного лица.
Я был на множестве ярмарок за эти годы и регулярно посещаю все книжные магазины в городе. Больше всего на свете Билл любил книги. У него имелась обширная коллекция первых изданий, коллекция, которую многие из присутствующих с удовольствием бы украли или бы даже убили за нее. Когда десять лет назад он исчез, то забрал с собой книги. Вот почему я решил, что он, скорее всего, жив. Билл часто говорил, что ему все равно, что станет с его книгами после его смерти. Поскольку он нашел время тайно их вынести прежде, чем взорвал свой дом, я сделал вывод, что это произошло потому, что его жизнь еще не закончилась.
На самом деле я не ожидаю, что Билл покажет свою физиономию на такой ярмарке, как эта. Однако все равно сюда прихожу, чтобы общаться, наблюдать, ожидать. Эти люди много ездят, некоторые прибыли из отдаленных городов и стран только для того, чтобы несколько часов расхаживать здесь в поисках нужной книги, они стремятся узнать или знают всех внутри своего узкого круга для избранных. Может, кто-то из них сталкивался с Биллом или знает кого-нибудь, кто с ним знаком, и я случайно услышу об этом из их разговоров. Тоненькая соломинка, но если вы находитесь в таком безвыходном положении, как я, вы ухватитесь за что угодно.
Я провожу четыре часа в душных, гудящих, как улей, комнатах, медленно прохаживаясь, подслушивая, изучая лица. Я не задаю вопросов сотрудникам ярмарки — в самом начале я пытался это делать, но только вызывал подозрения, — хотя иногда останавливаюсь у скучных столов, заваленных книгами, которым Билл отдавал предпочтение (Стейнбек, Хемингуэй, Диккенс), и медлю несколько минут, побуждая скучающего владельца начать разговор. В подобных случаях я как бы между прочим завожу разговор о своем старом друге: «Билл Кейси. Полицейское управление. Имеет полное собрание первых изданий Хемингуэя» — и смотрю на их реакцию. Некоторые его припоминают, но все считают, что он умер при взрыве. Никто не слышал о нем за последние десять лет.
Когда ярмарка подходит к концу, я удаляюсь. Я не чувствую разочарования, скорее уныние. Именно в такие моменты я понимаю, как слепо тычусь повсюду в поисках старого друга. У него есть целый мир, чтобы спрятаться, а у меня нет никаких зацепок, где его искать. Вероятность, что я найду его, ничтожно мала. Если бы я находился под властью своих чувств, то прекратил бы все попытки. Но я не нахожусь. Во всяком случае, последние десять лет. Так что буду продолжать, как бесчувственное, упрямое, упертое животное, которым я и являюсь.
