Бэзил поворачивает на Ходжсон-стрит и устремляется к клубу «Трудный случай» — ретро в стиле 90-х. Ему придется сделать крюк по Стайн-авеню. Она всегда плохо освещена. За несколько последних ночей вандалы разбили два фонаря. Здесь я его и прикончу.
Я достаточно близко подбираюсь к Бэзилу, чтобы разобрать, какой мотивчик он мурлычет. Песня Дилана «Как катящийся камень». Хорошая песня, и он очень мило напевает ее, но я не слушаю. Не могу позволить себе думать о нем, как о человеке. Он сутенер, убийца — короче, добыча. Я — Паукар Вами, сам себя назначивший палачом. У меня нет милосердия. И на хрен мне сдалось его пение.
Коллинсон повернул на темную Стайн-авеню. Я набираю скорость, поглаживаю покрытый лаком человеческий палец, висящий на цепочке у меня на шее, и бесшумно подкрадываюсь к нему, вытащив из-за пояса длинный кривой нож. Он остро заточен. Я не дам ему шансов. Убийство стремно, если вы не укладываете вашу жертву с одного удара.
В последний момент Бэзил что-то чувствует. Он начинает поворачиваться, но уже слишком поздно. Я взмахиваю ножом и, шипя, как камышовый кот, которым я становлюсь в мгновения убийства, молниеносно провожу по его горлу от уха до уха, используя инерцию дернувшейся головы, чтобы глубже всадить лезвие в плоть.
Бэзил умирает раньше, чем ударяется о землю, хотя ему нужно время, чтобы понять это. Он дергается в конвульсиях, кровь фонтаном бьет из перерезанного горла. Я отстраняюсь от струи, позволив стене принять этот теплый фонтан, и бесстрастно наблюдаю, как постепенно замирают его руки и ноги. Когда он затихает и поток крови становится спокойной струйкой, я делаю шаг вперед и приседаю. Я действую быстро. На мне одноразовые пластиковые перчатки. Я погружаю указательный палец в лужу крови, которая растекается вокруг его головы, расстегиваю ему рубашку на груди и наскоро пишу на ней, несколько раз обмакивая палец в кровь: «Вот что случается с сутенерами, которые плохо обращаются со своими женщинами. П.В.».
Закончив, я закрываю глаза Бэзила Коллинсона и произношу над ним молчаливую молитву: «Этот сукин сын — твой, Господи. Делай с ним все, что захочешь. Только не присылай его обратно». Я делаю это непроизвольно. Бормочу подобные слова над многими из тех, кого убил. Сила привычки, которую я никогда не старался побороть, хотя следовало бы это сделать — теряются секунды.
Встав, проверяю, не видел ли кто меня, потом растворяюсь в тени домов и деревьев. Как обычно, они принимают меня, и вскоре я становлюсь невидимкой для всех, кроме самого города.
