В этом году он мотался на трамвае в Бирмингем только ради того, чтобы купить ей пасхальное белоснежное платье и туфельки. Утром на Пасху Онзелла заплела кучеряшки Озорной Птички в маленькие косички и повязала белые банты. Сипси, увидев девочку в этом наряде, расхохоталась и сказала, что она похожа на муху, попавшую в кувшин молока. Но Большого Джорджа совсем не беспокоило, что дочка у него черная, как полуночное небо, и что у нее курчавые волосы. Он взял ее с собой в церковь и посадил на колени, будто она — принцесса Маргарет Роуз[22].
Поэтому чем хуже становилось Озорной Птичке, тем больше Иджи волновалась за Большого Джорджа: он мог бог знает что натворить ради своей крошки.
Прошло два дня. После ливня было холодно и сыро. Культяшка возвращался из школы по рельсам, вдыхая запах дыма от сырых сосновых дров из труб ближайших домов. На нем были коричневые вельветовые брюки и видавшая виды кожаная куртка. И все же он продрог до костей.
Добравшись наконец до кафе, он уселся на кухне перед печкой. Уши, отогреваясь, горели огнем.
— Милый, ну почему ты не надел шапку? — укоряла его Руфь.
— Забыл.
— Ты же не хочешь заболеть, правда?
— Нет.
Он обрадовался, увидев Иджи. Она подошла к шкафу и, надевая пальто, спросила, не хочет ли он прокатиться с ней и Смоки до Бирмингема, им надо попасть в парк Эйвондейл. Он подскочил как ужаленный.
— Еще как хочу!
— Тогда пошли.
Руфь возмутилась:
— Минуточку! А уроки?
— Нам совсем немного задали.
— Если я тебя отпущу, ты обещаешь мне все сделать, когда вернешься?
— Да, мама.
— Иджи, вы ведь только туда и обратно?
— Конечно. Мне надо всего лишь поговорить там с одним человеком.
— Ну ладно. А шапку-то, Культяшка!
Но он уже выбегал из дверей.
— Пока, мам!
Руфь сунула его шапку Иджи.
— Постарайтесь вернуться до темноты.
— Обязательно вернемся. Не скучай.
Они сели в машину и поехали в Бирмингем. В двенадцать ночи Руфь уже места себе не находила, как вдруг раздался телефонный звонок. Руфь схватила трубку: это был Смоки. Он выпалил: «Не волнуйтесь, мисс Руфь, с нами все в порядке», — и повесил трубку прежде, чем Руфь успела хоть слово сказать.
В пять сорок пять утра Руфь помогала Сипси готовить завтрак для первых посетителей. Онзеллы не было, она осталась дома с Озорной Птичкой, которой стало хуже. Руфь вся изнервничалась: Культяшка, Иджи и Смоки до сих пор не вернулись.
— Да приедет она, — успокаивала ее Сипси. — Она же вечно так, удерет — и нету ее. Она не допустит, чтобы с мальчиком что-то случилось.
