Семнадцать минут седьмого.
Быть может, в саду меня ждет что-нибудь новенькое — дикий буйвол, космический корабль, холмы, усыпанные алыми розами. Я неторопливо открываю дверь черного хода, молясь, чтобы мир хоть чем-то меня удивил. Но все обыденно до оскомины — голые клумбы, сырая трава и низкие серые тучи.
Я отправляю Зои сообщение из одного-единственного слова: НАРКОТИКИ!
Она не отвечает. Она наверняка у Скотта — лежит, возбужденная и счастливая, в его объятиях. Они навестили меня в больнице: уселись на один стул, как будто уже поженились, а я это пропустила. Они принесли мне слив и факел с Хеллоуина.
— Я помогаю Скотту в ларьке, — сообщает Зои.
В голове у меня крутилось одно: до чего быстро пролетел октябрь и как успокоительно действует на Зои рука Скотта на ее плечах. С тех пор прошла неделя. Зои писала мне каждый день, но, видимо, мой список ее больше не интересует.
А без нее я, похоже, буду просто стоять на ступеньках и наблюдать, как тучи то разойдутся, то затянут небо. По кухонному окну будет струиться дождь, и еще один день окончится ничем. И это жизнь? Неужели ничего другого не будет?
В соседнем доме открывается и закрывается дверь. Раздается тяжелое чавканье ботинок по грязи. Я пересекаю лужайку и высовываю голову из-за забора:
— Привет!
Адам хватается за сердце, как будто у него из-за меня едва не случился приступ.
— О господи! Ты меня напугала!
— Извини.
Он одет не для работы в саду. На нем кожаная куртка и джинсы; в руках мотоциклетный шлем.
— Ты куда-то собрался?
— Ага.
Мы смотрим на его мотоцикл. Он привязан у сарая. Мотоцикл серебристо-красный. Кажется, если его отвязать, он удерет.
— Классный мотоцикл.
Адам кивает:
— Я его только-только починил.
— А что случилось?
— Он перевернулся, и вилки погнулись. Ты разбираешься в мотоциклах?
Я подумываю, а не соврать ли, но я не в теме, и обман очень быстро выплывет наружу.
— Не очень. Но мне всегда хотелось покататься.
Адам бросает на меня странный взгляд. Я пытаюсь вспомнить, как я выгляжу. Вчера я была похожа на наркоманку: кожа начала желтеть. Вечером я надела серьги, чтобы как-то с этим справиться, но утром забыла взглянуть на себя в зеркало. За ночь могло произойти все что угодно. Под его пристальным взглядом мне становится неуютно.
— Слушай, — начинает Адам. — Наверно, я должен тебе об этом сказать.
По неловкости в его голосе я понимаю, что за этим последует, и хочу ему помочь.
— Да ладно, — перебиваю я. — У папы язык без костей. Теперь даже чужие люди смотрят на меня с жалостью.
