— Я чувствую потребность поделиться… кое-чем.
— Старый Даву загрузил их. Можешь поговорить с ним.
Это абсолютно разумное предложение лишь заставило его стиснуть зубы. Ему требовалось понять смысл вещей, привести мысли в порядок, а для этого сиб не годился. Старый Даву мог лишь подтвердить то, что он уже знал.
— Я поговорю с ним, — сказал он.
Но так и не поговорил.
Боль усиливалась ночью. Это было связано не с тем, что приходилось спать одному, не с отсутствием Кэтрин: источником боли было сознание того, что она будет отсутствовать всегда, что опустевшее место рядом с ним останется пустым навеки. И тогда его по-настоящему охватывал страх, и он часами лежал без сна, глядя в жуткую пустоту, которая окутывала его черной пеленой. По телу пробегали волны дрожи.
Я сойду с ума, иногда думал он. Казалось, что безумие может стать сознательным выбором, словно он был персонажем елизаветинской драмы, который поворачивается к публике и объявляет, что сейчас он потеряет рассудок, а затем, в следующей сцене, его увидят грызущим кости из семейной усыпальницы. Даву уже представлялся себе бегающим по улицам на четвереньках и лающим на звезды.
Когда же рассвет начинал вползать на подоконник, он выглядывал из окна и понимал, что, к сожалению, он еще не сошел с ума, что он осужден к еще одному дню в здравом уме, дню, полному боли и горя.
И вот однажды ночью он все-таки обезумел. Он осознал, что скорчился на полу в пижаме, а комната вокруг лежит в руинах, в осколках зеркал и обломках мебели. С рук капала кровь.
Дверь сорвалась с петель, когда Старый Даву выбил ее плечом. Даву осознал, что сиб уже довольно долго пытался проникнуть в комнату. В дверном проеме он увидел силуэт Рыжей Кэтрин, сверкающий нимб сиял вокруг ее медных волос, пока Старый Даву не зажег свет.
Кэтрин отняла у Даву обломки разбитых зеркал, промыла и продезинфицировала раны, пока его сиб пытался привести в относительный порядок зеленую комнату с ее антикварной мебелью.
Даву следил за тем, как его кровь окрашивает воду, как алые нити скручиваются в спирали Кориолиса.
— Простите, — сказал он. — Кажется, я схожу с ума.
— Сомневаюсь, — отозвалась Рыжая Кэтрин, хмуро рассматривая пинцет с зажатым осколком стекла.
— Я хочу знать.
Что-то в его голосе заставило ее поднять глаза. «Да?»
В ее глазах он мог разглядеть собственное отражение.
— Прочитай мои загрузки. Пожалуйста. Я хочу знать… нормально ли я реагирую на все это. Ясен ли мой рассудок или… — Он замолчал.
