– Значит, правду люди говорят, что боярин тебя приставил дознание вести, убийцу его дочери искать, – накручивая на палец русый локон, задумчиво произнесла Лукерья.
– Откуда знаешь?
– Так слухи-то – они же, как собаки бешеные по всему подворью носятся. Вот мы с тобой сидим и ничего не делаем такого, а только выйди на двор, сразу увидишь, как кумушки зашепчутся, да вслед тебе всякие гадости говорить начнут, – усмехнулась Лукерья и, налив в глиняную чашку воды из стоящей на полу дубовой бочки, залпом выпила её. – Налить тебе?
– Нет, не буду. Так расскажи мне про боярышню что знаешь. Только уж говори без фантазий. А то я вашу бабскую натуру знаю. Из ревности соврёте – мало не покажется.
– Так ты точно завтра ко мне не уставший придешь? – хитро посмотрела на Ратмира молодая женщина.
– Приду, приду, только когда стемнеет. Отец-то тебе, видать, мало всыпал тогда.
– Да нет, достаточно. Только на мне как на кошке всё быстро заживает, – опять усмехнулась Лукерья. – А про боярышню я тебе одно скажу. Все люди из одного теста сделаны. Вот и боярышня эта… Боярин-то сидит там себе и думает, что дочка его прямо ангел небесный – из кисеи, шёлков да одеколонов сделана. Только крыльев ангельских за спиной не хватает… Ан нет… Боярышня – тоже человек и баба. И желания у неё обычные бабские. Зря она, что ли, всё на конюшню бегала… Жеребят она лечила! Ха-ха-ха! Да не жеребят лечила, а жеребцов наших, конюхов, ублажала!
– Ну, всё понятно! Пошёл я, – неожиданно встал со скамьи Ратмир и направился к двери.
– А что так? – удивилась Лукерья. – Или правда не нравится?
– Да брешешь ты всё, Лукерья, – вздохнул разочарованно Ратмир. – Невинной была Богдана перед тем, как её изнасиловали и задушили.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю, видел, – твёрдо ответил Ратмир.
– И прямо разбираешься в этих делах?! – встав в позу – руки в боки – спросила Лукерья.
– Я во многих делах разбираюсь, и мне жаль, что ты соврала мне как обыкновенная базарная баба, – покачал головой Ратмир и, откинув ногой в сторону кочергу, взялся за ручку двери.
– Стой! Ну, ладно, садись, – в свою очередь раздосадовано вздохнула молодая женщина. – Ну, да соврала… Так мне же тоже обидно, что обо мне такая слава идёт, а эта пигалица прямо всеми любима была аж до трясучки. Что мужики: «Ох, наша жалостливая Богданушка!» Что бабы: «Ах, ангел Богданушка! Невинная красавица!» Я вон тоже была дитё невинное, пока старший боярский сыночек меня в одиннадцать лет в своей светлице не оприходовал! – зло воскликнула она. – Меня тогда приставили в горнице убираться, а ему семнадцать минуло. Такой же здоровенный, как и папаша его. Завалил на пол – я и пикнуть не успела.
