— Расстояние до шаттла тысяча сто!
— Достаточно! Отходим! — не выдержал Шорл — Полный ход, вектор 40-190! Всем батареям, огонь по личному усмотрению!
Шорл поднёс к губам отставленный ранее стакан, и сделал большой глоток, отчётливо ощущая, как подрагивает рука. Слишком уж молниеносными были изменения, слишком быстро ситуация превратилась из нормальной — в закритическую… В любом случае, от него больше ничего не зависело — соединение, бросив мёртвую станцию на произвол судьбы, пробивалось к своим. Капитан-лейтенант Ланз сыпал пораженческими докладами. Попадание в правый борт. Попадание в левый борт. Потеря «Бодрым» силового поля. Выход из строя ракетных комплексов три и четыре… Ан нет, постойте! Была в его словах и толика оптимизма — потеря силового щита одним их крупных вражеских кораблей, множественные попадания в кормовую часть, внутренние взрывы… Лийер было поверил, что не всё потеряно, когда…
— Капитан Вислас с Бодрого: потеряли ход, повреждён второй реактор. Прошу разрешения покинуть корабль! — отчеканил связист.
Лийер думал недолго.
— Р-р-разрешаю! — прорычал он, глядя на офицера связи, как будто именно тот был единолично виноват в случившемся. Но неприятности только начинались.
— Регистрирую следы ядерного деления, дистанция тысяча триста! Множественные манёвренные цели! — доложил Ланз, уже без прежнего самообладания. Нервы начинали сдавать даже у самых-самых. — Дистанция восемьсот, попадание через три секунды!
Такую не допускающую двойного толкования формулировку, офицер выбрал явно неспроста… ПКО корабля не справилась. Торпеда ударила в заднюю, а точнее, пардон — в кормовую часть многострадального правого борта. Она была недостаточно велика, чтобы пробить броню, но и наружный взрыв такой мощности был страшен.
Под действием термоядерного жара, аблативная броня стала яростно испаряться, превращаясь в беловатый дымок, который тут же рассеивался в безграничном вакууме. Вообще, «аблативка» наносилась на боевые машины именно для этого — защитить их от запредельного термального воздействия, и испариться, не дав сталепластиковой броне расплавиться, и намертво приварить к корпусу все подвижные части: шлюзы, пусковые установки, пушечные турели… Но что могло сделать сантиметровое сталекерамическое покрытие против цепной атомной реакции? Неистовые лучи белого света прожгли аблатив, даже не заметив, и с жадностью принялись за механически более прочный, но гораздо менее термостойкий сталепластик… Итого, по окончании маленького ада, несколько гектаров поверхности авианосца оказались изуродованными до неузнаваемости. Кое где обшивка вспучилась, напоминая обгоревшую кожу мифического гиганта, кое где прогнулась, а местами, особенно вблизи эпицентра, и вовсе зияла уродливыми плавлеными дырами.
