— Это ты прекрати. — Оборвал Сережа. — Неужели не ясно, что тобой пользуются.
Злость прорвалась неожиданно: — Он ни-че-го от меня не хочет!
— Конечно, ему достаточно и того, что ты безропотно выслушиваешь, ждешь звонка, а затем приезжаешь по первой просьбе, когда и куда ему нужно. И знаешь, что я тебе скажу?
— Не хочу…, знать не хочу!
— То, что ты слишком хорошенькая и очень удобная игрушка. Содержать не нужно. Искать место для тебя не нужно! Беспокоиться о тебе не нужно! — Он говорил с каждым словом все громче, вбивая в меня простую до боли истину. — Но можно позвонить и ты сама все сделаешь: выслушаешь, додумаешь и приедешь хоть среди ночи! От такой игрушки он отказаться не в силах. И дергая за ниточки, с удовольствием раз за разом проверяет, в рабочем ли состоянии кукла!
— Ты не смей! — вскочила, не зная куда бежать, лишь бы ни слышать его. — Не смей так о нем говорить! Ты даже не знаешь, что он для меня сделал!
— Интересно, и что же? — парень откинулся в кресле, прожигая взглядом. — Учитывая твой заскок на Лешике, наверняка спас… Я прав.
Он даже не спрашивает, а ставит в известность.
— И от кого спас?
— Я… я — чувствую, что горло сдавило не на шутку, и всхлип вот-вот прорвется наружу.
— От грабителя, от убийцы, от шантажиста, от насильника…?
И на четвертом пункте просто хлопнулась в кресло и закрыла лицо руками. Судорожные рыдания не заставили себя ждать, но первый всхлип был самым горьким.
— Твою мать! Оля…?! — его приглушенный окрик лишь усилил назревающую истерику. Он пытался меня успокоить, взять за руки приобнять. Вспоминал, как я реагирую на прикосновения и, отдернув руки, повторяет сидя передо мной на корточках:
— Оля, Оленька, прекрати. Малыш… Было бы из-за чего Оля, солнышко… — зов Сережи, прервал знакомый бас:
— Что здесь происходит? Сергей, почему Оля плачет?
— Я не знаю. — Уверенно произнес зачинщик.
— И поэтому у тебя вид виноватого. Я же сказал, не трогай ее.
— Я ее не трогал. — Зло отозвался младший.
— Оля? — рука Богдана Петровича коснулась моего плеча. — Оля что случилось?
— Ни-ни-ни… чего. — Страх что они обо всем узнают, был намного сильнее боли и разочарования от нового открытия: я просто удобная. Про жилетку для скупых мужских слез предполагала, но чтобы взглянуть с этой стороны — никогда.
Я встала и, стерев слезы, не сразу и срывающимся голосом ответила:
— Мы просто поговорили… — всхлип. Смотрю в пол.
— Ттте-тее-мма была тяжелой. — Еще один всхлип.
— Оля… — вздохнул хозяин дома.
