— Мы едем в морг и вызываем службу погребения. — Произнес он серьезно, другими словами — в излюбленной манере, потому что черный юмор у парня в почете.
— Я за кремацию. — Взор удалось упереть теперь в его грудь. А дальше глаза подниматься все еще не желали, но это еще не повод. Подумаешь шишка, отеки — это все такая глупость. — Так мы договорились?
— Да, если ты помрешь на этом диване, я так и быть тут же устрою тебе кремацию.
— Спасибо ты очень добр. Но я насчет скорой интересовалась, вызовешь?
— Вызвать? — он мгновенно уцепился за идею и сделал шаг к двери.
— Нет. Подождем.
— Чего?
— Вечера. — Я погладила обивку диванчика, на котором полусижу и покосилась на наклонившегося парня. А он внимательно смотрит на мои отеки и, сделав шаг навстречу, к челке потянулся, чтобы мою шишку рассмотреть. Я уклонилась от его руки, и через мгновение хмыкнув, задумчиво заметил, что она еще чуть-чуть подросла.
Золото, а не парень, знает умница, как в трудную минуту поддержать. Надо бы его оторвать от созерцания безобразия на моем лице:
— А кресла в зеленой коже не жаль? Все же после кремации не восстановятся…
— Они давно вышли из моды. — Сережа сел передо мной на корточки. В его взгляде читалось приятное и в то же время настораживающее беспокойство. А вдруг все же вызовет, несмотря на уговор?
— Что, страшная, как атомная война?
Покачав головой, спросил: — твои «очки» как признак сотрясения на что похожи?
— На очки солнцезащитные, только без стекол, короче кроваво-красные синяки круглой формы детально очерчивающие глазницу черепа. Потом они синеют, потом желтеют… и проходят.
— Ну твои кажется только — только пришли.
— Зеркало дай.
— Зачем? Посмотреться решила? — с улыбкой произнес он. — Так можешь мне поверить, очки в форме глазниц твоего черепа тебе очень идут…
Людмила Васильевна вошла в гостиную с подносом, на котором в идеальной композиции разместились чашки, чайничек и блюдца, а еще мое любимое апельсиновое желе.
— Ммммм, желе уже застыло! А сколько нас не было?
— Часа полтора, вы ушли далеко, — с улыбкой произнесла она и вручила мне лед в мешочке, — но возвращение было стремительным. И вы, Олечка, действительно его снегом замочили.
Что-то бурча себе под нос, он посторонился, давая домашнему повару пройти ко мне ближе. Постоял немного, а затем и вовсе вышел, предположительно за зеркальцем.
— А вот и очевидец, — протянула я, обращаясь к Людмиле. — Он меня ногами в отместку не бил?
— Нет! Что вы! Я наверху была, как раз смотрела в сторону парка, а там…
