— Что за чушь! Мистер Ротберг тоже мог надеть резиновые перчатки!
Кевин улыбнулся. А она не глупа. Может быть, она и выпивала, и работала не так хорошо, как хотелось бы врачу, но она была не глупа. Он решил попробовать другой подход.
— Миссис Ротберг вам нравилась, верно, Беверли?
— Конечно! Она была настоящая леди, я же вам говорила.
— И вам не нравилось, что мистер Ротберг встречается с другой женщиной, когда его верная жена так тяжело больна?
— Он эгоист! Он даже приходил-то к ней редко. Она всегда просила меня позвать или привести его.
— Значит, вы понимаете, что у нее могли быть основания сделать так, чтобы его обвинили в ее смерти.
— Она не могла убить себя… Я не могу в это поверить…
— Вам всегда было ее жалко… вы выпили… пару стаканчиков… И она попросила вас отнести инсулин в его комнату…
— Нет! Послушайте, мне не нравятся ваши намеки, мистер Тейлор. Не думаю, что мне следует продолжать этот разговор. — Она скрестила руки на груди и уставилась на него.
— Отлично. Оставим эти вопросы до суда, когда вам придется отвечать под присягой.
Ему было жаль так жестко разговаривать с этой женщиной, но он хотел вывести ее из равновесия. А что, если это не удастся? Кевин быстро отогнал от себя этот вопрос. Он убрал блокнот в кейс.
— Если вы это сделали и это выяснится в суде, вас сочтут соучастницей преступления. Серьезного преступления.
— Я этого не делала.
Кевин поднялся.
— Но, разумеется, если вы сделали это, не зная ее намерений, никто не сможет вас ни в чем обвинить.
— Я не относила инсулин в комнату мистера Ротберга, — повторила Беверли Морган.
— Хорошо, — кивнул Кевин. — Мне нужно побеседовать с другими людьми и проверить другие факты.
Он направился к выходу.
Беверли поднялась и проводила его в прихожую. Она смотрела, как он надевает пальто. Он посмотрел на нее. Перед ним стояла чернокожая женщина, вступившая в осеннюю пору своей жизни. У нее было мало счастья. Она получила профессию и пыталась воспитывать сыновей одна, без мужа. И все закончилось катастрофой. Она пила, но сохраняла свою работу. А теперь все кончилось, и кончилось самым ужасным образом. Конечно, ее пожелтевшие от выпивки глаза с каждым днем видели все меньше солнечного света. Казалось, что она родилась в солнечный день, а окружающий мир все сужался и сужался вокруг нее, и в конце концов она оказалась в темном туннеле. Кевин жалел о своей жесткости. Ротберг точно этого не стоил.
— Должен признаться, ваша стряпня пахнет изумительно.
