Иногда, правда, пускали в увольнение. Но что в этом проку? Возвращаясь, они ругались на чем свет стоит.
— Господа начальство, черт их побери совсем, знай себе наслаждаются. Водят своих девок в ресторан, угощают допьяна. А солдат — ходи да облизывайся.
Однажды вечером по ротам объявили, что егерь Хейно осужден за. дезертирство на полгода тюрьмы.
— Елки-палки, ребята!.. Значит, он попался.
Приговор казался чудовищным.
— Полгода — за что? Он же ничего не сделал!
— Кажется, можно сократить, если на хлебе и воде?
— Молено. Тогда тридцать шесть суток.
— Да, да, но он же снова попадет сюда, рекрутом на
второй срок….
Этого они боялись больше всего, это. было как смертный приговор. Что угодно можно выдержать, но только не. это. Армия выложила на стол козыри, против которых все. бессильно. Понурив, головы, они сдавались. Теперь из них можно сделать таких солдат, какие армейскому начальству и требовались.
В один прекрасный день Куусисто упал в обморок в строю. Его уже несколько дней, лихорадило, но он не хотел идти к врачу. Потом кто-то говорил, что. он висел на волоске между жизнью и смертью… Но едва ли кто-нибудь его, пожалел. На медицинском осмотре, у Куусисто нашли какой-то изъян и отправили было на перекомиссию. Но Куусисто решительно, отказался и вернулся обратно в строй. При этом он нажил себе новых врагов.
— Проклятый военный маньяк! Оставили бы его здесь в рекрутах, раз он такой любитель муштры.
Во втором взводе второй роты мало-помалу стала восстанавливаться прежняя дисциплина. Близкий друг и приятель Пуллинена, капрал Линтунен, начал драть глотку и командовать. Он был преподавателем того же типа, что и младший сержант Пуллинен, да к тому же еще и подражал ему. Но тут совершенно неожиданно произошла перемена. Однажды, когда взвод штудировал «онежские волны», в казарму вошел незнакомый сержант. Линтунен поспешил отдать рапорт по форме, но сержант махнул рукой, нахмурился и спросил:
— А чем это вы занимаетесь?.
— Это «онежские волны», господин сержант!
Сержант звучно прокашлялся и окинул капрала долгим внимательным взглядом.
— Э-э, того… а ты сам-то видал эти волны? Никак нет, господин сержант!
Весь взвод, не дыша, стоял навытяжку, точно шест проглотивши. В этом сержанте было что-то странное, непривычное. На нем была старенькая шинель с «лычками» на погонах, а не на петлицах, как у преподавателей учебного центра. К тому же он был немолод и казался усталым и больным. Что он за человек, в самом деле?
