До боли, до судорог мне вновь стало жалко моего белобрысого сынишку, которого я выставил за дверь. Он похож на меня. Рос, как и я, слегка нелюдимым, спокойным, самодостаточным. В породе, что ли, заложено: случись проблема – не бежим плакаться, не наваливаем её на окружающих. Концентрируемся на ней, отстраняемся, если от тебя пока не зависит. Осваиваемся в ситуации, а лишь затем принимаем взвешенное и самое короткое решение.
После того, как этот шпингалет влез со своим мнением в наш разговор с его матерью, она навскидку выкрикнула: «Раз такой умный, иди на улицу. И живи, как знаешь!». И я почему-то взвился: «Иди давай! И не приходи, пока мы с мамой всё не решим!».
Стояло лето. В одних плавочках сынишка, уверенно развернувшись, вышел за порог, спустился по ступенькам, уселся у груды битого кирпича и сказал:
– Значит, теперь я здесь буду жить.
После чего молчком, не суетясь, принялся перекладывать кирпичи с явным намерением соорудить из них что-то наподобие дома. «Вот-вот, – снисходительно шипела вслед ему жена. – Строй себе будку. И живи, как собака. А мы тебе будем косточки выносить!».
Сын невозмутимо продолжал сооружать на солнцепёке. У него не очень-то получалось. А наш разговор с его матерью быстро стёк на нет. Только что мы орали друг на друга, пытаясь доказать что-то, высказаться, наконец, по полной, а теперь не знали, о чём говорить. Она просто развернулась и ушла наверх, в свою комнату. Но вначале захлопнула входную дверь.
Я куда-то торопился. Но продолжал стоять, соображая, что у меня нет никакого жилища с комнатой наверху. Нет двери из дома и трёх ступенек во двор, жутко напоминающий двор провинциального родного городка. И даже не мой собственный, а чужой. Двор дома, где ещё до моего рождения жили родители. Двор двухэтажного барака с печным отоплением. Поэтому и стоят поодаль стайки с углем и дровами. Поэтому и валяются во дворе битые кирпичи, потому что соседи недавно перекладывали печь.
Я догадался было, что вижу сон. Это во сне мы ругались с женщиной, с которой я и не виделся-то уже года три. Даже по телефону толком не общался. Эх, мама, непутёвые у тебя сыновья! В один год оба развелись.
И когда мой сын был таким, с начинающим формироваться торсом, мы жили в общежитии, на пятом этаже. В комнатке в восемнадцать квадратов. Никаких своих комнат «наверху» и дворов из другого региона. Только свёл в голове концы с концами, а тут стук в дверь. Она распахивается – за ней мой мальчик. Не переступая порога, в перепачканных серых плавках, он говорит…
