– Твой? – сверху сухо. – Следить надо!
И крепко державшая меня ладонь разжалась. Я обернулся, чувствуя, как мама хватает меня за плечи, но рядом больше никого не было. Потянул было голову, чтобы заглянуть в коридор, но мама уже волокла, тащила к людям, которые продолжали свои дела: воссоздавали очередь у гардероба, запахивали польта. Но по-другому как-то, менее шумно, и – показалось – невесело, похожие на тех, кому не хватило дефицита.
– Ну как? – спросил Влад.
– Нормально. Руку только чутка ободрал. Забирай велик.
– Подожди. Проходи давай, показывай – буквально втащил в квартиру.
Хотел сказать ему, что показывать нечего, фотографию я выбросил.
– Руку показывай – говорю! – он дотянул меня до табурета в прихожей. – Бинт сейчас принесу.
Пока деревянными пальцами пытался развязать узел на пропитанном кровью платке, он уже вернулся из комнаты:
– Давай, горе ты моё…
– Сам я. Спасибо. Пойду уже.
Влад был не таким, как всегда. Пока я ездил, его, наверное, кто-то подменил.
– И куда ты торопишься? Семеро по лавкам? У меня предки в командировке. Всё зверушек отлавливают.
– Отчим скоро придёт. Искать будет. Отругают.
– А к тебе можно? – Влад справился с узлом и смотрел на него любовно, словно Джоконду нарисовал. – В прошлый приезд они мне магнитофон задарили. И кассеты с ним есть…
Раньше я таких записей не слышал. Там артист не просто пел, но ещё, между, говорил с залом. Поскольку Влад пообещал магнитофон на пару дней оставить, я особо и не прислушивался пока. Отчего-то мы с Владом говорили сами. И не могли наговориться. Говорили всю ночь. А в какой-то момент, когда Влад отлучился до туалета, артист на кассете, чувствовалось – улыбаясь, сказал:
– Сейчас будет последняя песня – и мы расстанемся. Вы только детей в зале не забывайте.
– Чей – мальчик? – почему-то спросил я у магнитофона.
